Хит сезона

Я терпеть не могу напряженных моментов, связанных с необходимостью оставаться долгое время без движения, ожиданием или неизвестностью.

У меня от этого прямо-таки зуд какой-то начинается.

Решив не обращать на нее внимания, я встала, подошла к столу и принялась рассматривать канделябры и письменные принадлежности. Не потому, что меня они интересовали, просто я хотела вывести ее из неподвижности и заставить повернуть голову вслед за мной.

Однако я добилась даже большего. Митрофанова встала и тоже направилась к столу. Пока она шла, я рассмотрела ее фигуру. В ней было очень мало женского. Она была плотного телосложения и довольно широкоплеча, словно спортсменка-каноистка или пловчиха. Хотя я не могла бы сказать, что фигура ее непропорциональна. Было в ней что-то, что говорило о привычке этой женщины к постоянной борьбе, к постоянным столкновениям и даже, наверное, потасовкам.

– Вы не могли бы мне объяснить, Митрофанова, – спросила я, решив как можно чаще сбивать ее с толку, – зачем вы истратили такую кучу денег на вещи, которые обесценивают друг друга одним своим соседством?

– Пожалуй, вы правы, – улыбнулась вдруг Митрофанова вполне светской улыбкой и уселась в кресло за столом, – болезненнее всего я реагирую, когда мне указывают на мою необразованность, когда заставляют вспоминать, что я как была епифановской девкой, так и осталась ею. Но сейчас у вас этот номер не пройдет, поскольку я знаю, что вы – тоже не голубых кровей. Вы учились и пытались замаскировать свою карасевскую породу и натуру, а я этого скрывать не умею, зато научилась зарабатывать деньги и чувствовать себя независимой.

Она вновь оказалась в композиционном центре комнаты, и я опять очутилась под прицелом ее глаз. Она могла теперь следить за мной, не поворачивая головы. Впрочем, мне уже удалось вывести ее из неподвижности и заставить говорить. Я всегда ставлю перед собой какие-нибудь цели, пусть и незначительные, даже в той ситуации, когда о моих целях речь не идет вовсе, то есть в абсолютно безвыходной для меня. И, признаюсь без ложной скромности, редко случается, чтобы я не добилась своего.

– А вы тем не менее производите впечатление интеллигентного человека, – заметила я невинно. – По крайней мере – внешне.

Чтобы не торчать у нее перед носом, мне пришлось вернуться в кресло, с которого я только что встала. У меня появилось неприятное чувство, что это она меня туда загнала, и я тут же встала и пересела в другое кресло, но ощущение преследующей меня ее воли не исчезло.

Она усмехнулась, наблюдая за моими перемещениями.

– А вы, знаете ли, тоже производите такое впечатление, – сказала она, вернув мне мяч. – По крайней мере – иногда.

– Чего нельзя сказать о ваших подручных! – заявила я, показав глазами на дверь, за которой скрылся Рыжий.

– О ваших «афганцах» этого тоже, наверное, не скажешь, – вздохнула она, повторив свой маневр с возвратом мяча, но теперь я посчитала себя вправе записать очко на свой счет: напрасно она соблазнилась возможностью повторить один и тот же финт дважды – это уже дурной тон.

Кажется, до нее это тоже дошло.

– Довольно ханжества, – заявила она. – Или, если хотите, назовите это глупой, бесцельной комедией…

– Почему же бесцельной? – перебила я ее. – Мне, например, удалось вывести вас из равновесия. А этого я и добивалась.

Она усмехнулась.

– Мелкая задача для такого виртуоза, как вы, – сказала она. – Вы уж позвольте сделать вам этот комплимент, тем более что в нем содержится доля иронии, раз уж вы у меня в руках…

Теперь ей удалось меня разозлить. Но я в отличие от нее не собиралась этого скрывать.

– Послушайте, Митрофанова! – сказала я резко. – Хватит кривляться. Говорите прямо: зачем меня сюда привезли? Не любезностями же с вами обмениваться и не в пинг-понг играть!

– Конечно! – согласилась она. – Просто вы перешли границы дозволенного, и вас изъяли, чтобы вы не влезли еще глубже – туда, где вам делать совершенно нечего. Это, надеюсь, понятно?

– Не совсем, – возразила я. – Куда это я влезла?

– Вы начали совать свой нос в мои дела! Я, правда, могу быть вам только благодарна за то, что вы устранили моего главного конкурента по многим делам – Ермолаева. Но вы стали позволять себе слишком многое. Ваши люди обнаглели настолько, что следят за мной, – сказала Митрофанова, и я почувствовала настоящее, а не вызванное моими безобидными шпильками раздражение в ее голосе.

– Это первое, – продолжала она. – Вы что-то слишком заинтересованы, как я погляжу, в делах моего супруга Арнольда Салько. И напрасно. Вам отведена роль козла отпущения! Так почему же вы отказываетесь ее играть? Вернее – пытаетесь отказаться. Вам так или иначе придется взять на себя эту роль. Но если раньше вас хотели просто подставить, то теперь вы сами усложнили свое положение. Теперь вам придется взять эту роль на себя добровольно.

– Позвольте, – сказала я в недоумении, – так это вы закрутили всю эту историю! Но зачем же, скажите мне, ради бога, вам понадобилось убивать эту женщину, балерину? Вы же совершенно, как я поняла, равнодушны к Арнольду!