— Но что с Хитклифом и Кэти? — спросила я. — Хитклиф жил отшельником в Грозовом Перевале, а Кэти если и присутствовала там, то лишь в виде призрака. Это подтверждают и Нелли, и мистер Локвуд.
— Да, всё, о чём они рассказывали — о мести Хитклифа, о том, как ему являлся дух Кэти, о его смерти — правда, только началось всё это пятью годами позже. Мистер Локвуд застал самый конец событий и не может знать их начала.
— Пять лет… Хитклиф и Кэти прожили вместе пять лет.
— Да. С помощью мистера Эра они приобрели плантацию в Новом Свете. Возле Нового Орлеана, который тогда был французской колонией, — они желали укрыться от суровых зим и ещё более суровой морали северных земель. Кэти вскорости совсем выздоровела, но умерла через пять лет, родив Хитклифу сына. Исполняя последнюю волю усопшей, Хитклиф привёз её тело сюда и похоронил ночью — уложил ту, которую любил, в гроб на место зарытых Линтоном камней. Камни же эти он отнёс в свою спальню, где их и нашли после его смерти.
Как ни хотелось мне спросить: «А
Но эти мысли я оставила при себе, а спросила вот что:
— Как они жили в Новом Свете, на плантации?
Эмили сбавила шаг. Мы поднялись уже довольно высоко по склону, и я полагала, что до цели недалеко, но дорога огибала уступ, и он заслонял от нас дом. Эмили подняла взгляд к небу — обычному нависшему куполу йоркширского марта, но по её глазам я видела, что она различает за ним иные, более высокие небеса, более светлые облака.
— Вообрази. Посреди плантации — глубокое круглое озеро. Вокруг озера — густая дубрава, высокие сосны, пышный плодовый сад. Утром они ездят верхом в тени благоуханных деревьев. Скакуны у них вороные (Хитклиф разводит коней для луизианских плантаторов). Когда наступает дневная жара, они катаются по озеру в лодке с красным навесом. Хитклиф опускает руку в тёплую воду, Кэти перебирает струны мандолины и поёт. Или она дремлет, а он перелезает через борт и, словно тюлень, уходит в тёмную глубину озера и снова выныривает. Тропическое солнце отражается на водной глади, в золотистом мареве не различить, где кончается вода и где начинается небо. Но для них двоих это золотистое сияние их воссоединения — наконец-то они вместе, сегодня, как встарь.
Когда сгущаются вечерние тени, они бродят и беседуют под деревьями, тёмная кора которых лоснится в озёрном тумане. Пряный запах опавшей листвы поднимается от земли, по которой они ступают. Росистые лозы ласково касаются их щёк. Может быть, Кэти срывает округлый плод и катает его по лбу и щекам Хитклифа, веля ему насладиться скрытой внутри прохладой. Может быть, Хитклиф отнимает у неё плод и разламывает, дразнит её, требуя поцелуев в обмен на дольки.
Позже, проснувшись в ночи, они слышат не знакомое с детства завывание ветра в елях, но тайную жизнь ночного леса — птицы, жука, змеи, — сливающихся в восторженном хоре. Кровать их не как в детстве — дубовая комната-в-комнате, — стоит на открытой веранде под лёгкой сеткой, мерцающей в свете звёзд, словно кокон исполинского светляка — кокон, внутри которого они лежат. И когда она протягивает руку в ночи, он — рядом; и когда он протягивает руку, рядом — она.
Мы шли медленно; теперь мы обогнули уступ. Перед нами, на удивление близко, высился дом, называемый Грозовым Перевалом: древнее каменное строение на фоне мятущегося серого неба, голые ветви деревьев, пустые и тёмные окна.
Я остановилась. Эмили повернула ко мне голову:
— Что такое?
Однако я медлила. Что-то во мне противилось.
— Ты идёшь?
Не двигаясь с места, я отвечала:
— Ты поклялась, что расскажешь мне
— Что именно?
— Сцены, которые ты описала, — имели они место в действительности? Ты сказала, что Хитклиф и Кэти уехали на южное побережье Северной Америки и прожили там пять лет в любви и довольстве. Каждый день они объяснялись друг другу в любви и соединялись в блаженных объятиях. Отлично. Кроме того, учитывая их натуры, они частенько ссорились, доводили друг друга до бешенства, плакали, мирились. Надо думать, они ещё ели, пили, работали, тратили деньги, уставали — всё, из чего состоит повседневная жизнь. Было это?
Эмили с трудом сохраняла спокойствие.
— Да.
— То, что ты рассказала мне, — подлинная история, не сказка и не аллегория?
Спокойное выражение на лице Эмили сменилось презрительной гримасой.
— Ты плохо слушала.
— Я ловила каждое слово; я выслушала и оценила всё, что ты мне рассказала. Я только пытаюсь это понять!
Эмили тряхнула головой:
— Я вижу, ты никогда не поймёшь.
— Ты меня обижаешь! Если бы ты только объяснила!