Я помню, бывало, Брэнуэлл, Энн и я изнывали от скуки, оставшись дома из-за дождя или болезни, и просили Эмили нагнать на нас страху. «Пожалуйста, Эмили! Пожалуйста, испугай нас! Испугай нас, Эмилия!»
Если, подразнив нас немного, Эмили соглашалась, она на минуту поворачивалась к нам спиной. Остальные поплотнее прижимались друг к другу, желая обрести мужество в тесном прикосновении, но вместо этого передавая от одной потной ладошки к другой восхитительный поток жгучего страха.
Когда Эмили поворачивалась, ей достаточно было просто взглянуть на нас. Она не строила страшных рож, ничуть не бывало; это было то самое лицо, которое мы видели каждый день, довольно симпатичное, довольно строгое, пока мы не видели её глаз. О, эти глаза! Они манили заглянуть в них, однако мы сопротивлялись. В них было что-то властное, что-то отталкивающее! Не смерть — это было бы понятно, это мы знали, — но понятие, недоступное нашему уму, однако неотвратимое. Неотвратимое, однако невыразимое. Оно таилось в глубине этих глаз и властно влекло нас к себе.
Мистер Локвуд пошевелился; я снова уткнулась в рукопись. Если он проснётся, пусть у него не будет неприятного чувства, что я разглядываю его во сне. Постепенно рукопись завладела моим вниманием, и я снова принялась за чтение.
5
Вечером того же дня меня со всеми пожитками переселили в пристройку к конюшне, выстроенную на склоне холма и соединявшуюся с конюшней на уровне второго этажа. Раньше в ней жил старший конюх, Дэниел Бек, но он недавно женился и переехал в коттедж неподалёку. Поначалу это напомнило мне моё изгнание из дома после смерти твоего отца; я расценивал все эти нововведения как оскорбительные, но когда устроился наконец в крохотной квартирке, куда долетал свежий ветерок из яблоневого сада на холме, обида моя улетучилась. В каждом предмете здесь — в широком очаге, над которым висел ряд медных сковородок, в массивной дубовой мебели — чувствовалась жизненная основательность, так непохожая на мир сказочных снов, в котором предпочитал жить мистер Эр и в который он тянул и меня, как бычка на верёвочке. Золотой и серебряный мир большого дома закружил меня, как сверкающий вихрь, но теперь, когда мне отвели жильё, полностью мне понятное, и дали час времени до возвращения Дэниела, чтобы осмотреться, я снова ощутил себя на твёрдой земле.
Когда чувства мои улеглись, я принялся обдумывать ситуацию серьёзно. Куда я попал? Что это за странное место? И зачем я понадобился здешнему хозяину? Хотя даже в тот момент (самый унизительный момент своей жизни) я был уверен в своих скрытых достоинствах и талантах; но я трезво смотрел на жизнь и поэтому не мог предполагать, что чужой человек сразу оценит их. Только настоящий провидец смог бы разглядеть под отталкивающей личиной сегодняшнего Хитклифа некогда любимого сына в богатом доме; только провидцу удалось бы проникнуть взглядом в будущее и увидеть, как тлеющие угли его дарования, собранные в кучу, снова вспыхивают ярким пламенем. Был ли таким провидцем Эдвард Эр? Думаю, что нет. Впрочем, он был настоящим волшебником, когда дело касалось обустройства его маленького мирка; даже плохо его зная, я мог сказать, что его дар можно скорее назвать
Самолюбие не застило мне глаза; я понимал, что на первый взгляд во мне мало привлекательного. За всё время, что мы общались с мистером Эром, я либо был с ним груб, либо вообще молчал. Зачем же нанимать человека незнакомого и, возможно, опасного, если можно набрать в соседней деревне десяток конюхов, о которых будет известно всё, начиная с их первых детских шагов. Но и это только часть загадки; платить этому человеку в пять раз больше того, чего по самым щедрым расчётам стоят его услуги? И более того, зачем понадобилось ужинать с этой мелкой сошкой, получающей ни с чем не соизмеримое жалованье?
Кроме того, манеры мистера Эра казались мне странными, с какой стороны ни посмотри. Хотя я знал об обычаях высшего общества примерно столько же, сколько об обычаях стаи диких орангутангов, однако и моих скудных познаний было достаточно, чтобы сообразить, что не каждый день богатые джентльмены тратят на таких, как я, столько сил и внимания, сколько расходовал на меня мистер Эр, не преследуя определённой цели.