— Меня освободили от этой работы, — сказал он, смеясь. — Мой преемник, которого назначили на мое место, пока я был в Кенте, так старается произвести хорошее впечатление на лорда, проявляет такое усердие, которого у меня никогда не было. Эйвбери, похоже, верит, что у меня талант, который лучше использовать на другой работе. Он хочет, чтобы я работал с информаторами и разоблачал других предателей. Мне предстоит еще не одно путешествие. Но ведь вы не для этого пригласили меня сюда, — продолжал он. — В чем дело, Кэролайн? Вы же знаете, что можете мне все рассказать.
— Вчера ко мне приходил лорд Эйвбери.
— Правда? Зачем?
— Мы говорили с ним о наследстве и о штрафе, который наложили на Уолтера. — Она рассказала о том, что говорил ей лорд Эйвбери. — Представляете, Дикон! Он вступился за меня, поэтому у меня не отберут все деньги! У меня есть те деньги из сейфа Уолтера, но я и представить себе не могла, что у меня могут забрать все. Они хотят получить пятьдесят тысяч фунтов. Вы работаете на хорошего человека, Дикон.
Дикон усмехнулся.
— Он сейчас на подъеме, — сказал он. — Вы собираетесь остаться в Лондоне?
— Что? Конечно. Куда же мне деться? Я думала вернуться в Бедфордшир, но как-то…
— Дарем, — предложил он и, затаив дыхание, ждал ответа.
— Дарем? Да с какой стати? О Дикон, вы невыносимы. Я знаю, чего вы добиваетесь! Я же просила вас больше не говорить об этом. Пожалуйста!
— Вы счастливы, Кэролайн? — спросил он серьезно.
— Да, я счастлива. Хотите чаю? Я позвоню. — Она быстро подошла к звонку, не взглянув на него.
Дикон смотрел на любимую женщину. На ней было ужасное бесформенное черное платье, копия тех, которые он уже видел. Но оно ее не портило. В волосах черная лента. За те месяцы, что он ее знает, она расцвела, но теперь блеск в глазах исчез, здоровый румянец пропал. Он была не счастливее его.
— Кэролайн, вы живете во лжи, носите траур по этому чудовищу. — Он подошел к ней и заставил ее посмотреть ему в глаза. — Вы в трауре, но не по виконту Кэрроуэйю. Посмотрите на себя! Живете одна в этом доме, беспокоитесь о деньгах, о том, где жить, о том, что нужно платить штраф. И я уверен, вы никого не видите. Почему бы вам не перестать притворяться и не выйти за меня замуж? Ради Бога! Вы так ни разу и не смогли разумно объяснить мне ваше нежелание выйти за меня замуж. Вы не забыли, что теперь свободны? Вы ведь любите меня, не так ли? Или я просто тешу себя иллюзиями?
Он не станет обнимать ее и целовать, пока она не согласится на его предложения. Он не станет. Ему пришлось собрать все свое мужество, чтобы сдержать себя.
Появилась горничная, и ей велели принести чай. Дикон не двигался с места, не отпуская Кэролайн, пока горничная не вышла.
— Я люблю вас! Вы знаете! — сказала Кэролайн, глядя на него. В глазах у нее были слезы. — Поэтому я и не могу так с вами поступить.
— Как поступить?
— Дикон, я не могу родить здорового сына. Господи, я очень старалась. Я не могу снова через все это пройти! Вы не представляете себе, какой это ужасный удар — терять ребенка, одного за другим… Вы — граф Райкот, потомок уж не знаю скольких графов Райкотов, и вы заслуживаете того, чтобы у вас был сын, которому вы могли бы передать свое имя и титул. Я не могу родить вам сына. Вам нужна жена, которая сможет.
Дикон рассвирепел.
— Вы из-за этого мне отказываете? — закричал он. — Позвольте вам напомнить, миледи, что у моей сестры трое сыновей, и любой из них может стать графом Райкотом. Более того, у меня есть брат, и хотя он еще не женат, но женится, если вернется живым с войны. Так что наследников достаточно!
— Но это не ваши сыновья, — тихо проговорила она.
— Мадам, я не Уолтер Кэрроуэй. И наследник — не главная цель моей жизни. В данный момент главная цель состоит в том, чтобы убедить вас стать моей женой. Если у нас не будет сыновей, значит, так тому и быть.
На этом разговор был прерван появлением горничной с подносом. Кэролайн молча разлила чай. Дикону хотелось знать, о чем она думает.
Никогда еще у нее не было такого искушения. Ей казалось, что ему гораздо больше хочется иметь сына, чем он говорит об этом. А какому мужчине не хочется? О чем она не могла себя заставить говорить, так это о страхе перед исполнением супружеских обязанностей. Он, конечно, захочет использовать это свое право, и она неизбежно забеременеет. И потом потеряет ребенка, или он родится больным и потом умрет. Она больше этого не переживет. Даже ради Дикона она не может себя заставить на это пойти. Это будет так же ужасно для него, как и для нее.
— Нет, — сказала она. — Я не могу с вами так поступить. Мне очень жаль, Дикон. Вам надо найти кого-то другого.
— Разве я не имею права сам решать? — закричал он. — Если я не боюсь, что у меня не будет сына, почему вы изображаете из себя жертву? — Он нервно провел рукой по своим волосам. — Господи, мадам, с меня довольно. Всего доброго. — Он поставил на стол чашку с чаем, к которому так и не притронулся, и вышел из комнаты.