Хитрости эльфийской политологии

Нет, я конечно подозревал, что ведомство серого кардинала, как только я попал в его поле зрение, всерьез меня проверяло. Но слышать подтверждение своих предположений оказалось неприятно. Поэтому я и попытался соскользнуть с темы, которую был не готов обсуждать. Особенно, с Пестрым.

— Что у вас случилось? Почему вы оба решили выдернуть меня раньше срока? Одна неделя вряд ли бы что-то решила, если бы… — я сделал весьма говорящую паузу.

— Еще один наш ребенок стал водой.

Я помедлил, прежде чем высказать свои соображения:

— Насколько я понимаю, ваши дети регулярно проделывают этот фокус. Почему именно этот ребенок так всполошил вас с Камю? И почему нельзя было подождать?

— Во-первых, потому что в её неправильном мерцании виноват лично лорд-кардинал, и он уже обещал безутешным родителям, что ты спасешь их дочь. А, во-вторых…

— Андрюха! — вскричал осчастливленный Илья, плюхнувшийся на заднее сиденье рядом со мной.

Как я ему был благодарен в тот момент. Конечно, мы только начали говорить о том, что мне предстояло сделать в самое ближайшее время, но находиться с Пестрым наедине было тяжело. Я сам толком не мог объяснить свои ощущения от общения с ним. Думаю, меня тяготило его родство с Иром. Не хотелось в этом признаваться, но мне было стыдно за свое поведение. Перед Фимой особенно. Наверное, даже с самим Иром я бы не испытывал таких противоречивых и мучительных чувств.

— А, во-вторых, — невозмутимо продолжил парнишка с переднего сиденья, покосившись на севшего рядом с ним Камю, — девочка обратилась за пределами Чащи Лис. Клементириферусу утверждает, что она могла оказаться в мрачном, пугающем сне в одиночестве. С другими обращенными это тоже случается. Сначала они блуждают по Чаще Лис в одиночестве, пока не находят тех, кто обратился до них. Лидифемерус обратилась в императорском дворце. Там поблизости нет других детей-мерцающих…

— То есть теперь она обречена вечно бродить по лабиринтам этого дворца. Я правильно понял?

— Клементириферус утверждает, что это вполне вероятно.

— И мы едем её спасать? — встрял Илюха.

— Все зависит от того, что скажет твой брат, — степенно обронил Камюэль. Но по его взгляду в зеркале я понял, что даже если вздумаю соскочить, у меня это не получится. Он лично проследит, чтобы я оказался рядом с девочкой в самое ближайшее время.

— Сутки что-нибудь изменят? — спросил я, доставая из кармана мобильный телефон.

— Зачем тебе эти сутки? — строго вопросил серый кардинал.

— Хочу поговорить с Иром до того, как мы отправимся в императорскую резиденцию. Пока не помирюсь с ним, вряд ли смогу чем-то помочь несчастному ребенку. Там нужен особый настрой.

— У тебя будет время до завтрашнего утра, — милостиво разрешил Камюэль.

— Тогда звоните, — я протянул мобильник Пестрому. — Вы обещали отмазать Илюху у родителей. Ну и меня заодно.

— Легко! — объявил этот деятель и выцарапал у меня из рук трубку.

Через полминуты он голосом серьезного, взрослого дяди заговаривал зубы моей матери. Я не прислушивался, что он ей говорил. Был слишком сосредоточен на собственных мыслях и переживаниях. Мне предстоял непростой разговор с его внуком. И если с чего начать свое возвращение я знал, то чем продолжить понятие не имел. Наши с Иром приватные беседы далеко не всегда проходили так, как мне того хотелось. Мерцающий был весьма непростым собеседником. А теперь он еще и обижен. В том, что кроме сожалений его одолевает обида, я даже не сомневался. Справедливая она или нет, трудно сказать… Хотя, о чем это я? Конечно, справедливая. Мы с ним оба дел наворотили. Кто больше, кто меньше — теперь уже не определишь. Начал, конечно, Ир. Я же отреагировал на его прегрешения в меру своей фантазии. Теперь уже частично сожалею о содеянном, а частично рад, что так произошло, потому что надеюсь, что это хоть чему-нибудь его научило. Но в каком тоне мне все это ему преподнести? Ох, если бы я знал!

Ир

Если бы он не поцеловал меня, как только я открыл дверь своих учительских комнат в ответ на вежливый стук, наверное, у него бы не получилось так меня ошеломить. Вполне вероятно, мы наговорили бы друг другу много лишнего и, еще вероятнее, снова бы поссорились. Но теперь все то, что я хотел ему сказать при первой встречи, ушло куда-то. Растворилось. И мы сидим за одним столом напротив друг друга, Андрей мне улыбается и с затаенным любопытством наблюдает за тем, как я разливаю по бокалам вино. Особое. В нашем мире его называют чернильным. Оно черное и густое. В мире нашего психолога, возможно, его бы отнесли не к винам, а к ликерам. Так как оно вязкое и очень сладкое. И в тоже время, горчит. Его производят в своих подземельях темные. Оно стоит баснословных денег. Но вовсе не ценой данного напитка я вознамерился поразить Андрея. Прогоняя меня, он намекнул, что больше не сможет мне доверять, но вломившись ко мне сегодня, сумел доказать обратное и очень быстро. Но я все еще не уверен в нем. Хочу проверить. Не побоится ли выпить такое из моих рук?

— Выглядит это твое вино жутко, — протянул Андрей, когда я протянул ему бокал.

— Выпей. Мне интересно твое мнение.