Хитроумные обманщики

— Отчасти это так. Еще в молодости я заинтересовался этим полузабытым поэтом. Одно время думал написать о нем роман, но материал сопротивлялся. Тогда решил дополнить его биографию и ввести в его жизнь женщину — как бы противоположность ему, но и его продолжение, неотъемлемую часть. Так родилась Психея.

— Как?! Значит, Психея — персонаж вымышленный? И она, как и поэт из Вашей поэмы «Гибель Махруха», никогда не существовала?

— Да, с той лишь разницей, что в поэме действие происходит до сотворения мира, а Психея вписана в реальную эпоху.

— Выходит, Ваша Психея — родная сестра Билитис, древнегреческой поэтессы, созданной воображением Пьера Луиса и Анжелики Сафьяновой, порождения фантазии Льва Никулина?

— Если угодно, то да.

— Ставили ли Вы целью мистифицировать читателя?

— Отнюдь нет. Скорее я предложил ему литературную игру. Меня занимала в какой-то мере филологическая проблема: создать стихи в стиле той эпохи, с присущим ей языком, архаизмами, то есть стилистическими средствами того времени убедить в реальности своей героини. Не скажу, что это было легко. Над книгой я работал долгих семь лет.

— Можно ли сказать, что наряду с вымышленными персонажами в книге выведены и реальные люди?

— Конечно, в ней присутствуют известные венгерские литераторы прошлого века. Существовала и семья Лоньаи, к которой принадлежит моя героиня. Это ясно из биографии Психеи, написанной мною от лица ее вымышленного современника.

— Миф о Психее как олицетворении человеческой души известен в литературе со времен Апулея. Вы дали свое толкование древнему мифу, создав, по словам Атиллы Тамаша, автора книги, посвященной Вашему творчеству, своего рода шедевр, одно из самых удачных Ваших произведений.

— Что ж, критикам, как говорится, виднее, — улыбается Шандор Вёреш.

На прощанье поэт дарит мне изящный томик с портретом поэтессы, которой никогда не существовало, — Эржебет Лоньаи — Психеи, но которая теперь будет всегда.

Под маской, или одураченные простаки

Дело о великом подлоге

Астье-Рею, один из сорока пожизненных членов Французской академии, готовил к печати монографию «Новое о Галилее» — исследование, основанное на весьма любопытных и ранее не публиковавшихся документах. Это должна была быть не простая книга. Дело в том, что академик обладал тайной, с помощью которой разгадывал загадки прошлых веков. Вот и теперь он собирался перевернуть все представления о Галилее — жертве инквизиции. Ждать осталось недолго — работа была почти завершена. Какой же тайной владел академик? Дело в том, что свои необыкновенные познания он черпал из сокровищ, хранящихся в высоком бюро его кабинета. Здесь собраны драгоценные реликвии: почти пятнадцать тысяч редчайших документов. Чего только тут не было: письма за подписью Ришелье, Кольбера, Ньютона, Галилея, Паскаля… Они стоили ему целого состояния!

Но Астье-Рею не только скупой собиратель, он еще и великодушный даритель! Время от времени он решается расстаться с какой-нибудь из своих реликвий и преподносит ее в дар Академии, например, письма поэта Ротру к кардиналу Ришелье или собственноручное послание Екатерины II к Дидро. За каждый щедрый дар газеты в обычной для них погоне за шумихой прославляют его имя, его труды, его коллекцию. Что ж, это приятно.

Но откуда у него эти бесценные листки, которым позавидовали бы любой музей и библиотека? Например, письма Карла Пятого и Франсуа Рабле, — знаменитого императора и великого писателя? Правда, кое-кто оспаривает их подлинность. Но это просто завистники.

Источник, из которого он черпал и продолжает пополнять свое собрание, расходуя на это все свои деньги, — переплетчик дядюшка Фаж — большой мечтатель, как и все люди со страстями. Он неглуп, начитан, обладает редкой памятью.

Однажды он имел счастье познакомиться с Астье-Рею. С тех пор и зачастил к нему в гости. Приходил обычно не с пустыми руками, приносил, к великой радости академика-коллекционера, редчайшие документы, получая за них немалое вознаграждение. Так за два года Астье-Рею расстался со 160 тысячами франков наличными. Не все конечно же доставалось дядюшке Фажу. Он только был посредником между покупателем и владелицей кладезя автографов — некоей Мениль-Каз, престарелой девицы, вынужденной за неимением средств к существованию по частям распродавать богатую коллекцию — достояние ее родни еще со времен Людовика XIV.

Страстный собиратель, Астье-Рею верил всему, что под строжайшим секретом рассказывал ему переплетчик. Верил в несметные рукописные свидетельства минувших веков, являвших прошлое в новом свете, ниспровергавших сложившиеся представления об исторических фактах и деятелях. Верил в то, что все это валяется в пыли на чердаке старого особняка. Сколько сенсационных открытий сулило изучение этих бумаг! Поистине Астье-Рею мог бы прославиться на весь мир. Если бы не одно обстоятельство — из-за которого мечта академика рухнула, словно карточный домик.