Хитроумные обманщики

— О да, — отвечал Витт, к которому был обращен вопрос, — он большой мастер в ловле всякого рода тварей, — генерал хитро улыбнулся.

«Как понимать сей ответ?» — недоумевал Мицкевич. И словно угадывая его мысли, генерал поспешил исправить свою оплошность и рассеять недоумение, виновником которого стал он сам:

— Александр Карлович, в самом деле, редкий в этом смысле человек — настоящий охотник. Видели бы вы его коллекцию. Впрочем, поговорите с ним сами, и вы убедитесь, какой это интересный собеседник.

Приблизительно такой разговор состоялся между Виттом и Мицкевичем во время поездки в Крым. Об этом много лет спустя Мицкевич рассказал дочери, со слов которой, собственно, и узнали об этом эпизоде биографии польского поэта.

И еще известно, что Мицкевич не раз беседовал с Бошняком и тот расспрашивал, где поэт родился, каково положение у него на родине, что привело его в Одессу и чем он теперь занимается.

Вопросы казались обычными, и поначалу Мицкевич охотно отвечал, причем более пространно, чем этого требовала простая вежливость. Но потом, сопоставив все обстоятельства, насторожился. Поднадзорное его положение требовало быть более осмотрительным.

Какую роль играет этот любознательный энтомолог при генерале? Вспомнилась невольно вырвавшаяся у Витта и показавшаяся двусмысленной шутка о ловле им «всякого рода тварей». Нет, не отсюда надо начинать. Следует прежде всего помнить, кто такой сам Витт. Ведь предупреждали же друзья накануне отплытия насчет него: быть осторожным в разговорах с ним — он шпион императора. Если это так, то, наверняка, близкий к генералу человек принадлежит к тому же древнему племени сикофантов — профессиональных доносчиков.

Невеселые эти мысли заставили Мицкевича припомнить дотошные расспросы скромного Александра Карловича, его взгляд из-под очков, как бы поощряющий к откровенности. И он вдруг отчетливо осознал, что все, кто находится на этой яхте, собрались здесь совсем не случайно, как и сама поездка не является просто увеселительной прогулкой. Его охватило чувство тревоги. Он стал вспоминать, о чем говорил с Бошняком, какие позволил суждения. И вообще, чего хотят от него эти двое? Чтобы он рассказал им о поляках, членах Патриотического общества? Об их связях с русскими заговорщиками?

Если допустить, что оба, и Витт и Бошняк, были шпионами, то кто же в таком случае Каролина Собаньская? Не может быть, чтобы Джованна, как он ее называл и которой не на шутку увлекся, могла быть причастна к грязным делам этих ищеек. Нет, конечно. Если ее и использовали, то как приманку, лишь для того, чтобы уговорить его на поездку; знали, что он не откажет ее просьбе разделить с ними компанию.

Компания, прямо скажем, собралась своеобразная. Назовем вещи своими именами; рядом с поэтом находились двое — руководитель сыска и его ближайший помощник, агент номер один. Оба они могли предполагать, что поэт-вольнодумец, еще недавно находившийся под следствием и высланный под надзор полиции, поддерживал связь с теми, кто их особенно тогда интересовал.

Получалось, что его хитростью заманили в поездку, а Каролина, сама того не ведая, сыграла роль приманки, на которую он клюнул.

Если насчет Витта он был предупрежден, а о Бошняке возникли справедливые подозрения, то Каролина так же обманута, как и он сам.

Она и не подозревает, кто ее окружает, среди каких опасных людей находится. Тут же с тревогой подумалось: ведь Каролина любовница Витта, чего она не скрывает и чем иногда даже бравирует. Но она не любит генерала и говорила, что союз этот ей в тягость — ведь он женат и надеяться на развод не приходится. Однако и порвать с ним не решается — одной возвышенной любовью сыт не будешь…

В начале плавания погода благоприятствовала путешествию. Правда, на другой же день, как это бывает на юге, с утра небо затянуло тучами, внезапно налетел ветер, начался шторм. Оставаться на палубе было невозможно. Страдая от качки, все разошлись по каютам. Лишь к вечеру море угомонилось. И тогда словно обретшие свободу пассажиры ринулись на палубу. Свежий воздух быстро вернул бодрость, а великолепный вид заходящего над морем солнца привел всех в восторг, подняв настроение.

— Говорят, ваши импровизации производят изумительное впечатление? — обратилась к поэту Каролина.

Он промолчал. Ему действительно приходилось в Одессе выступать на заданную тему. Обычно он импровизировал у рояля, окруженный толпой гостей. Например, в доме Иоанны Залеской, которой, по его признанию, он был поначалу пленен и любил ее тайно, без надежд.

Во время этих выступлений, по словам очевидцев, Мицкевич весь преображался. Спокойный взгляд его черных глаз сменялся каким-то лихорадочным блеском, пышные кольца волос откидывались назад. «Все слушали с волнением и слезами», — отмечал современник, и все хотели стать свидетелями этого удивительного зрелища.