Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский (Часть 2)

- Итак, моя история, и правда, написана, и составил ее некий мудрый мавр?

- Сущая правда, сеньор, - отвечал Самсон, - и я даже ручаюсь, что в настоящее время она отпечатана в количестве более двенадцати тысяч книг. Коли не верите, запросите Португалию, Барселону и Валенсию, где она печаталась, и еще ходят слухи, будто бы ее сейчас печатают в Антверпене, - мне сдается, что скоро не останется такого народа, который не прочел бы ее на своем родном языке.

- Ничто не может доставить человеку добродетельному и выдающемуся такого полного удовлетворения, - сказал на это Дон Кихот, - как сознание, что благодаря печатному слову добрая о нем молва еще при его жизни звучит на языках разных народов. Я говорю: добрая молва, ибо если наоборот, то с этим никакая смерть не сравнится.

- Что касается доброй славы и доброго имени, - подхватил бакалавр, - то ваша милость превосходит всех странствующих рыцарей, ибо мавр на своем языке, а христианин на своем постарались в самых картинных выражениях описать молодцеватость вашей милости, великое мужество ваше в минуту опасности, стойкость в бедствиях, терпение в пору невзгод, а также при ранениях, и, наконец, чистоту и сдержанность платонического увлечения вашей милости сеньорою доньей Дульсинеей Тобосской.

- Я никогда не слыхал, чтобы сеньору Дульсинею звали донья, - вмешался тут Санчо, - ее зовут просто сеньора Дульсинея Тобосская, так что в этом сочинитель ошибается.

- Твое возражение несущественно, - заметил Карраско.

- Разумеется, что нет, - отозвался Дон Кихот, - однако ж скажите мне, сеньор бакалавр: какие из подвигов моих наипаче восславляются в этой истории?

- На сей предмет, - отвечал бакалавр, - существуют разные мнения, ибо разные у людей вкусы: одни питают пристрастие к приключению с ветряными мельницами, которые ваша милость приняла за Бриареев и великанов, другие - к приключению с сукновальнями, кто - к описанию двух ратей, которые потом оказались стадами баранов, иной восторгается приключением с мертвым телом, которое везли хоронить в Сеговию, один говорит, что лучше нет приключения с освобождением каторжников, другой - что надо всем возвышаются приключения с двумя великанами-бенедиктинцами и схватка с доблестным бискайцем.

- А скажите, сеньор бакалавр, - снова вмешался Санчо, - вошло в книгу приключение с янгуасцами, когда добрый наш Росинант отправился искать на дне морском груш?

- Мудрец ничего не оставил на дне чернильницы, - отвечал Самсон, - он всего коснулся и обо всем рассказал, даже о том, как добрый Санчо кувыркался на одеяле.

- Ни на каком одеяле я не кувыркался, - возразил Санчо, - в воздухе, правда, кувыркался, и даже слишком, я бы сказал, долго.

- По моему разумению, - заговорил Дон Кихот, - во всякой светской истории долженствуют быть свои коловратности, особливо в такой, в которой речь идет о рыцарских подвигах, - не может же она описывать одни только удачи.

- Как бы то ни было, - сказал бакалавр, - некоторые читатели говорят, что им больше понравилось бы, когда бы авторы сократили бесконечное количество ударов, которые во время разных стычек сыпались на сеньора Дон Кихота.

- История должна быть правдивой, - заметил Санчо.

- И все же они могли бы умолчать об этом из чувства справедливости, возразил Дон Кихот, - не к чему описывать происшествия, которые хотя и не нарушают и не искажают правды исторической, однако ж могут унизить героя. Сказать по совести, Эней не был столь благочестивым, как его изобразил Вергилий, а Одиссей столь хитроумным, как его представил Гомер.

- Так, - согласился Самсон, - но одно дело - поэт, а другое - историк: поэт, повествуя о событиях или же воспевая их, волен изображать их не такими, каковы они были в действительности, а такими, какими они долженствовали быть, историку же надлежит описывать их не такими, какими они долженствовали быть, но такими, каковы они были в действительности, ничего при этом не опуская и не присочиняя.

- Коли уж сеньор мавр выложил всю правду, - заметил Санчо, - стало быть, среди ударов, которые получал мой господин, наверняка значатся и те, что получал я, потому не было еще такого случая, чтобы, снимая мерку со спины моего господина, не сняли заодно и со всего моего тела. Впрочем, тут нет ничего удивительного: мой господин сам же говорит, что головная боль отдается во всех членах.

- Ну и плут же вы, Санчо, - молвил Дон Кихот. - На что, на что, а на то, что вам выгодно, у вас, право, недурная память.

- Да если б я и хотел позабыть про дубинки, которые по мне прошлись, возразил Санчо, - так все равно не мог бы из-за синяков: ведь до ребер-то у меня до сих пор не дотронешься.

- Помолчи, Санчо, - сказал Дон Кихот, - не прерывай сеньора бакалавра, я же, со своей стороны, прошу его продолжать и рассказать все, что в упомянутой истории обо мне говорится.

- И обо мне, - ввернул Санчо, - ведь, говорят, я один из ее главных пресонажей.

- Персонажей, а не пресонажей, друг Санчо, - поправил Самсон.

- Еще один строгий учитель нашелся! - сказал Санчо. - Если мы будем за каждое слово цепляться, то ни в жизнь не кончим.