Хюгану, или Деловитость

Он говорил: мой мулов погонщик пустился рысью,
В венце с бубенцами, с уздечкой пурпурной…
Неся нас обоих сквозь сон Сиона.
Он говорил: я звал тебя.,
Он говорил: в сердце моем большое виденье,
Храм вижу я и тысячи ступеней в нем,
И вижу град, где предки наши жили.
Он говорил: дом возвести хотим мы.
Он говорил: ожиданья расточенье — то был удел наш,
Лишь только ожиданье, и в книгу погруженность.
Он говорил: я ждал его, и вот теперь нам радость…
Он этого не говорил, но то был сердца крик.
Она была нема.
Без слов и в размышленья погрузившись,
Брели они с душою опьяневшей.
Брели они, и сердце было их полно
Молчания, тоски и скрытого величья,
Брели они, никто свой взор не поднимал
На улицы, на многолюдные дома, на кабаки.
С ее слетало уст: в глубинной битве сердца моего
Я жажду искры, я жажду ясного огня,
Что будет светом мне, что будет блеском ярким.,
Он говорил: я помнил о тебе.
С ее слетало уст: огонь из искры в сердце возгорелся,
К сей кающейся грешнице приблизил
Ты свой нежный лик.
Он говорил: так ярко путь блестит, Сиона путь блаженный.
С ее слетало уст: страданья на кресте Твои за нас.
Они молчали: слова звук затих.
Что делать было им, коль час творенья уж в прошлое ушел.

68

"Как, лейтенант Ярецки, вы хотите в это время еще выйти погулять?" — сестра Матильда сидела у входа в лазарет, а лейтенант Ярецки, застыв в освещенном проеме двери, прикуривал сигарету,

"Из-за жары сегодня еще не выходил из здания… — он захлопнул свою зажигалку, — …хорошее изобретение- бензиновые зажигалки. На следующей неделе меня отправляют, слышали уже, сестра?"

"Да, слышала. В Кройцнах, отдыхать. Вы, наверное, сильно обрадовались, что наконец выберетесь отсюда?.."

"Ну да… Вы, впрочем, тоже должны радоваться, что избавитесь от меня".

"Не могу сказать, что вы были удобным пациентом".

Повисло молчание.

"Прогуляемся немного, сестра, сейчас довольно прохладно".

Сестра Матильда медлила: "Мне скоро нужно будет вернуться… если хотите, немного перед корпусом".

"Я совершенно трезв, сестра", — успокаивающе пробормотал Ярецки.

Они вышли на улицу. Больница с двумя рядами освещенных окон располагалась справа. Внизу угадывались очертания города, они были чуть чернее темноты ночи. Просматривалась пара огоньков, а огоньки на высотах свидетельствовали о наличии там одиноких крестьянских домиков. Городские часы пробили девять.

"А вам не хотелось бы тоже уехать отсюда, сестра Матильда?"

"Ах, я полностью довольна своим пребыванием здесь, у меня есть работа".

"Собственно говоря, это очень мило с вашей стороны, сестра, что вы согласились прогуляться с пьянчужкой Фрицем! которого списали в резерв".

"А почему бы мне и не прогуляться с вами, лейтенант Ярецки?"

"Да, а почему, собственно говоря, и нет… — и после небольшой паузы: — Значит, вы хотите остаться здесь на всю жизнь?"

"Да нет же, пока не закончится война".

"А затем вы хотите уехать домой? В Силезию?"

"Вам и это известно?"

"Ах, такие вещи узнаются быстро… И вы думаете, что сможете вот так просто уехать обратно домой, как будто бы ничего и не было?"

"Я, собственно, над этим никогда не задумывалась. Ведь все равно всегда происходит все совершенно по-другому".

"Знаете, сестра, я трезв и глубоко убежден: так просто приехать домой больше не сможет никто".

"Нам всем хочется снова домой, господин лейтенант. А за что мы тогда сражались, если не за нашу родину?"

Ярецки остановился: "За что мы сражались? За что мы сражались… лучше не спрашивайте, сестра… Впрочем, вы правы, все и без того происходит совершенно по-другому".

Какое-то мгновенье сестра Матильда молчала, затем спросила: "Что вы имеете в виду, господин лейтенант?"

Ярецки усмехнулся: "Ну разве вы когда-нибудь думали, что будете прогуливаться с пьяным одноруким инженеришком?.. Вы ведь графиня".

Сестра Матильда ничего на это не ответила. Графиней она в общем-то не была, но она являлась девушкой аристократического происхождения, а графиней была ее бабушка.