Хюльдра (СИ)

Но это было вранье. Отношения были безнадежно испорчены, и в тот вечер Лаврович впервые в жизни напился в стельку. Когда он вернулся домой, его трясло, и впервые за все время обитания в этой квартире он плотно закрыл все окна и балконные двери и беспомощно огляделся, будто не узнавая своего обиталища.

Вокруг был стекло, голые оштукатуренные стены и кожаная мебель с хромированными деталями. Без  лишних безделушек, без пошлых мещанских салфеточек. Безупречный порядок поддерживала в квартире приходящая домработница. Лаврович еще утром гордился своим минимализмом, просыпался под автоматически включающуюся сонную и нежную мелодию вальса, выбранного Алиской, с удовольствием варил себе ароматный кофе в дорогой кофеварке, а теперь он чувствовал себя замурованным в каменном кубе без надежды когда-нибудь увидеть белый свет. Лаврович, несмотря на царящий здесь холод, покрылся нездоровой испариной, и на мгновение ему даже показалось, что стены его уютной квартиры вдруг покрылись плесенью, трещинами и следами разрушения.

Зиму Лаврович прожил без Алисы, стараясь не вспоминать ни о ней, ни о самой ссоре. Когда ему удавалось, он продуктивно работал, завтракал с коллегами, болтался с Пашкой по заведениям, цеплял девиц. Но когда он случайно натыкался на ее подарок, спрятанный в глубине бельевого шкафа – плюшевого лося со смешными мягкими рогами, символ любимой ею Норвегии – или она являлась ему во сне – смеющаяся, сияющая, безумно сексуальная – то на него накатывали навязчивые мучительные воспоминания.

Стараясь от них отделаться и хоть как-то облегчить свое существование, он пропадал в барах или ночных клубах с сомнительными приятелями, нюхал кокаин и напивался так, что на утро не помнил ни себя, ни того, что делал прошлой ночью. В те бесконечные недели он просыпался с тяжелой, отупляюще больной головой, и тут же заливал нутро вискарем пополам с обезболивающим и принимался ходить из угла в угол по своей квартире. Шанежка, сидя в своей спальной корзинке, что стояла на холодильнике, смотрела на него осуждающе.

Весной Лаврович обнаружил, что долг по его кредитке составляет двести тысяч рублей. Ему пришлось возвращаться к своему покрывшемуся пылью бизнесу и более пяти месяцев налаживать дела, вытягивая самого себя из ямы, долговой и эмоциональной.

В начале августа всё снова рухнуло: Лаврович столкнулся с Алисой в супермаркете. Она стояла перед стеклянной горкой, закрытой на ключ, и разглядывала коньяки. Лаврович незаметно подкрался к ней сзади: от нее пахло по-прежнему сандалом, а отросшие белокурые пряди были разбросаны по плечам. На ней был мешковатый свитер, который Лаврович ненавидел, а черный лак на ногтях заметно облупился. Ее постройневшие и загоревшие ноги были обуты в средиземноморские эспадрильи, а крепкий маленький зад обтягивала та злосчастная крохотная юбочка в цветочек.

Лаврович сглотнул подступившую горечь и попытался спрятать дрожь в пальцах, сжав кулаки. Он чувствовал привычное сочетание жара в паху с холодом, стекавшим по его позвоночнику, словно его собственное тело глумилось над ним. Лаврович знал, что жар – это желание, а холод – страх. Страх от того, что он снова теряет контроль: над собой, над своими чувствами, над своей жизнью.

Алиса заметила в стекле витрины маячившую за ее спиной бледную тень. Она обернулась с улыбкой, но наткнувшись на его сосредоточенный взгляд, нахмурилась и прикусила губу, словно одернув саму себя. Но Лаврович уже успел прочувствовать ту энергию, которую она вложила в свою промелькнувшую улыбку, и в следующее мгновение, забывшись, положил руку ей на затылок и резко притянул к себе. Алиса покачнулась и уткнулась лицом ему в грудь, а ее проворные ручонки, помедлив секунду, скользнули в задние карманы его джинсов. Лаврович легонько потянул ее за волосы, чтобы заглянуть ей в лицо.

- Прости за то, что я тебе наговорил, - прошептал он.

- По-моему, это я тебе наговорила, - Алиса улыбалась.

Лаврович, забыв о покупках, взял ее за руку, вывел из магазина, усадил в машину и отвез к себе домой. Он не сказал ей ни слова, она не задала ни единого вопроса. Они провели вместе ту ночь, потом следующую, потом еще и еще. Лаврович забыл про холодный страх и позволил жару поглотить его существо. Алиса же, утверждая, что соскучилась, отдавалась ему с такой страстью, что к концу недели Лавровичу пришлось заказывать новую кровать и обеденный стол. Они проводили все время вместе, и даже Нина и Пашка снова принялись беззлобно подшучивать над их вновь завертевшимся романом.

Лаврович потихоньку приходил в себя: он все чаще и чаще задумывался о том, к чему всё идет. Однажды сонным утром, не выпуская свою ведьму из объятий, он попытался оценить по возможности трезво свое положение.

По неведомой причине он не мог без нее жить. Ему самому не было понятно, почему эта женщина постоянно оказывается в его постели. Почему он раз за разом теряет самообладание, когда она там не оказывается? Ответов на эти вопросы он не знал, а угадывать и предполагать не хотелось.

И тут Лавровича осенила гениальная идея.