Лаврович, чье сердце заколотилось с бешеной скоростью, обернулся. Перед ним, освещаемая тусклым светом фонарей, стояла ослепительно красивая женщина.
Лаврович не мог двинуться с места, словно парализованный. Ему только и оставалось, что разглядывать явившееся ему чудо.
Женщина была высокого роста. На ней были черные джинсы, черная кожаная куртка с заклепками и черная свободная майка, которая, впрочем, не смогла укрыть собой аппетитную грудь. На ее ногах красовались заношенные кеды, а на кисть левой руки, которую выхватывал из темноты уличный фонарь, была надета черная перчатка из тонкой кожи. Вторая рука терялась в тени, но почему-то показалось Лавровичу намного длиннее, чем она должна быть.
Весь облик своей ночной гостьи он оценил за секунды и снова вгляделся в ее ничего не выражающее лицо. Оно было красивым, но совершенно не запоминающимся: выхватишь такое из потока прохожих, задохнешься от восхищения, но как только его обладательница пройдет мимо, тут же забываешь.
Лаврович тоже его не запомнил бы, если бы оно не приходило к нему в кошмарных снах, не издевалось над ним, выкрикивая «Имя тебе легион, мой милый!».
В темноте номера перед Лавровичем стояла свирепая похитительница человеческих душ, восставшая из мертвых гарпия, разрушившая его жизнь несостоявшаяся свояченица Анфиса Заваркина.
Лаврович не на шутку струхнул. Что он должен сделать сейчас? Улыбнуться? Что-то сказать? Определенно он должен что-то сказать, что-то, что обозначило бы его добрые намерения и не выдало бы волнения и страха. Он хотел открыть рот, но мышцы его не слушались.
Анфиса сделала шаг ему навстречу, и Лаврович, невольно присмотревшись, поразился гладкости ее кожи, зелени ее глаз и мягкости каштановой гривы ее волос, рассыпавшихся по плечам. Ему вдруг пришла в голову шальная мысль, что не заложила ли душу дьяволу эта раньше обыкновенная на вид бабенка ради молодости и этой чарующей, парализующей красоты…
Может быть, оно и к лучшему, что пришла именно она, а не Алиса?
Мысль промелькнула в голове Лавровича и тут же пропала, уступив место липкой панике: Анфиса подняла правую руку, до сих пор находившуюся в тени, и он понял, почему она показалась ему длиннее, чем должна была быть – ею Анфиса сжимала пистолет с глушителем.
- Беретта М-86, меня брат учил стрелять из такой… - пронеслась в голове Лавровича мимолетная фраза, сказанная Алисиным голосом, часть какого-то далекого позабытого разговора.
Эта фраза стала его последней мыслью.
Анфиса нажала на курок, пуля неслышно вылетела из ствола и пробила лоб Лавровича. Из раны вытекла тоненькая струйка крови, и он упал сначала на колени, а потом вперед к ногам Анфисы Заваркиной.
- Люди не меняются, - пропела она, как-то по-птичьи повернув голову и посмотрев на труп у своих ног.
Эта фраза почему-то развеселила ее. На пути к выходу она остановилась у зеркала и откинула куртку со своего плеча. На нем был тонкий длинный порез: нанесенный недавно, он еще кровоточил с одного конца, но с другого – заживал на глазах, не оставляя после себя ни шрама, ни рубца.
Выйдя из отеля незамеченной, Анфиса повернула налево. Там, сразу за углом, начинался эмигрантский квартал, где Заваркина избавилась от оружия, просто выбросив его в мусорку. После она вернулась на освещенную улицу, где, оседлав свой черный мощный мотоцикл, ее ждал ее крест, ее проклятие, любовь всей ее жизни.
- Я ведь не должен ничего об этом знать? – спросил Вася, подавая ей шлем.
- Никогда меня об этом не спрашивай, - попросила Анфиса с улыбкой, поцеловав его в шею, как всегда вызвав этим удивление. Прошло слишком мало времени с ее чудесного воскрешения, и ее муж не успел привыкнуть ни к ее новой чарующей улыбке, заменившей хищный оскал, ни к неожиданным ласкам, пришедшим на смену ее холодности и отстраненности.
- Кто-то из Б? – спросил Вася, стараясь отвлечь себя от разглядывания ее груди, исчезающей под застегивающейся курткой.
- Кто-то из Б, - подтвердила Ася. Ее голос звучал глухо из-за шлема.
Она села на мотоцикл позади него, прижавшись к его спине и обвив его руками. Вася постарался не обращать внимания на ставшую почти привычной бешеную пульсацию крови в паху, начинающуюся всякий раз, когда его жена касалась его тела.
Они возвращались домой, оставляя позади последнего своего преследователя из города Б – города, напоминающего мутное озерцо, наполненное чужими погибшими надеждами, и надежно хранящее под толщей воды затонувшие сундуки с тайнами семьи Заваркиных, которые не будут раскрыты никогда.
Конец