Хьюстон, у нас проблема

– Да я вообще о ней не думаю! – возражаю я с набитым ртом.

– Иеремиаш, да ведь это видно невооруженным глазом. И не стыдись, ведь тут ничего не поделаешь. Нужно время, чтобы ты пришел в себя.

Джери бы так не сказал. И Толстый. И Бартек. Бартек бы предложил мне срочно стать отцом – это очень меняет мировосприятие. А с Алиной можно не притворяться.

– Да, это нелегко. Я и не думал, что будет так тяжело. Но ничего.

– Я тебя видела с такой блондиночкой… Это что-то серьезное?

Я усмехаюсь – она могла меня видеть разве что с Ингой.

– Это единственная девушка после Марты, с которой я… ну, ты понимаешь – мог бы что-то замутить. Но у нее есть один маленький недостаток.

– Да ладно! Она потрясающе красива. Так что – глупая?

Женщины не любят других женщин, я давно это заметил.

Вот Марта, кстати, этой нелюбви не испытывала. Она вообще во многом была как ребенок – это ее восхищение всем и всеми, эти поиски в каждом чего-то хорошего… Она даже когда передачу о детоубийцах смотрела, сочувствовала не только убитым детям и их родителям, но и преступникам. И ее страшно злило, когда я говорил, что лично повесил бы этих мерзавцев. Ты же не знаешь, что его к этому привело! Ведь он наверняка болен – нормальный человек же такого никогда не сделает! А больных надо лечить, а не убивать! Вот Гитлер тоже считал, что калек и больных надо уничтожать – а ведь инвалиды тоже люди, между прочим!

– Нет, она далеко не глупа, я бы даже сказал – очень умна. Второе высшее, научная стипендия, четыре языка в совершенстве.

– Так что тогда? Незабудка-недотрога?

– О нет! – я даже засмеялся, потому что это определение к Инге удивительно не подходило.

– Занята?

– Вольная как птица. И меня любит по-настоящему.

– Ну так? Хватит меня дразнить, ты что, сменил ориентацию? – Я улыбаюсь еще шире. – Эта идиотка так сильно на тебя повлияла?

О Марте можно сказать что угодно – но только не то, что она идиотка. Надо быть объективным.

– Марта вовсе не была глупой, – горячо протестую я, и мне самому становится неловко от своей горячности.

И почему это?

Глупая сука.

– Я прошу прощения, но просто мне жалко тебя, Иеремиаш, потому что ты заслуживаешь большего и лучшего. Кого-то, кто тебя ценил бы. А Марта… она была… прости, мне не стоило бы тебе этого говорить, но женщины всегда замечают такие вещи лучше, чем мужчины. Особенно влюбленные.

– И какая она была? Ты что-то знаешь? Эй, Алина, ты же мой друг, это же все останется между нами. А все эти недоговоренности и недомолвки оставь подружкам.

– Я ничего не знаю. Только она не вызывала у меня доверия. Такая прямо идеальная-преидеальная. Ну, ты понимаешь что я имею в виду.

Нет, я не понимаю. Марта вовсе не была идеальной.

– Ну, понимаешь… когда кто-то весь такой безупречный, всем помогает, так все понимает, сочувствует всем, так бегает раз в неделю к бабуле, так старательно демонстрирует, сколько в нем тепла, и вообще весь такой супер-пупер – я невольно начинаю ему не доверять.

И правильно, – думаю я про себя. Я вот потерял доверие через четыре года. Почти четыре.

– Я, Иер, всегда для тебя хотела лучшего. А она всегда была такая… слишком высокоморальная. Ты ведь не сердишься на мою откровенность?

– Слишком высокоморальная? – Такое определение, пожалуй, только женщине может в голову прийти.

– Ладно, давай закроем эту тему. Лучше скажи мне, почему та красавица, о которой мы говорили, которая и красивая, и умная, и классная, – почему она тебе не годится. Она тебя не хочет? В этом проблема?

– Ох, Алина… Уверяю тебя, если бы не этот ее маленький недостаток – она бы уже была со мной.

– Да какой? Говори быстро!

– Она… любит женщин.

– Шутишь! – Алина так поражена этой новостью, что с нее мигом слетает напряжение, вызванное глупым разговором о Марте. – Иерема, да ты, наверно, прикалываешься!

Мы проводим вместе еще двадцать минут, потом я отвожу ее домой, но отклоняю ее приглашение на чай – мне, в конце концов, нужно и отдохнуть, после этой гонки за покупками я чувствую себя совершенно без сил.

И еще я ведь Бартеку обещал, что до отъезда к ним заеду.

Значит, завтра матушка, а послезавтра самолет и новая жизнь.

Главное – не опоздать.

Ведь это все не важно

Этот материн уродский пес меня серьезно достал – на этот раз очень серьезно! У меня нос распух и по бокам от него два красных следа от его зубов, я выгляжу так, будто у меня последняя стадия сифилиса! Эта сволочь вчера меня укусила, когда я наклонился к матери, чтобы ее поцеловать. Нужно держаться подальше и от мамочки, и от этой псины.

– О боже, милый, с тобой ничего не случилось?!! – закричала матушка и кинулась к… этой жучке! Да-да, именно! Вот никто бы не додумался, а матушка именно так и сделала!

Вот клянусь, я когда-нибудь этого мерзавца отвезу на какое-нибудь озеро и там сниму с него все эти его идиотские шлеечки. И, может быть, мне повезет – и какой-нибудь канюк унесет его и скормит своим птенцам! И тогда от этого пса будет хоть какая-то наконец польза – когда его сожрут птицы.