Хьюстон, у нас проблема

– Термос, – с гордостью сообщает Маврикий. – Внутри стальной, снаружи стальной, очень красивый, сделан в Китае, потому что американцы давно перенесли свои фабрики в Китай, пожизненная гарантия при условии, что ты не будешь бить его молотком или камнем. Это «Stanley – since 1913». До восьми часов держит тепло – даже в условиях морозной Польши у тебя всегда есть горячий чай. Термос предполагает наличие женщины, потому что у него два стаканчика, – Маврикий возбужден и так рассказывает о своем термосе, будто собрался на нем жениться. Чехол фирмы Tatonka.

– Если будешь его целовать – выйди на крыльцо, – предупреждаю я его.

И наливаю по второй рюмке. По телу растекается приятное тепло. Что теперь? Маврикий отодвигает рюмку, вынимает из сумки куртку и сует мне под нос:

– Куртка-штормовка, ультразащита, на подкладке, непромокаемая, смотри, внутренние кармашки на клапанах, в случае опасности можно спрятать яйца, ведь у каждого мужчины бывают моменты слабости.

Я задираю рубаху и показываю ремень. Я его сам сделал!

– Ремень кожаный, прочнейший. Если вдруг шторм – чтобы штаны с задницы не упали.

Сосиски почти готовы, начинают вкусно пахнуть. Маврикий наливает еще, выпиваем. Потом он поднимает свою рубаху.

– Штаны Levi's, слегка зауженные, черного цвета, чтобы задница казалась худее.

Я противопоставляю этому компас:

– Настоящий мужчина должен в постели ориентироваться и понимать, в какой стороне голова.

– Ручка Caran d’Ache, модель не менялась двадцать лет, Swiss made.

– Но оптика только…

– Оптика только Carl Zeiss, – заключаю я, и мы наливаем еще.

– Или Leica. Твое здоровье! – он поднимает рюмку и показывает на рюкзак: – Рюкзак должен быть без наворотов, без всяких там гаджетов, просто чтобы был еще ремень снизу. Согласен?

Без наворотов?

Я уже завожусь, иду за своей сумкой, приношу ее, тычу пальцем:

– Видишь?

– Что?

– Моя сумка. Она не стоит в одном ряду со всеми этими вещами, она была куплена случайно в Седльце, не того цвета, не в том месте, из непонятного материала, но она стала мне мила и близка, потому что заслужила это, она служила мне верой и правдой, а я помог отечественному производителю, представителю малого бизнеса. Жуткий хлам.

Маврикий разражается смехом, а когда он чуть выпьет – то смеется искренне и заразительно. Он поднимает мою руку – словно победителю на ринге. Что ж, победа одержана, я сноб номер один.

Сосиски перекочевывают на тарелки, Маврикий накрывает на стол, а я поднимаю тарелку с едой и интересуюсь, на чем я ем.

– Влоцлавек, от бабки. Польша!

За окнами соловьи устраивают настоящий концерт, лес живет своей жизнью, коростель где-то еще не спит, стрекочет, мы одни и полны приятного предвкушения. И еще перед нами сосиски, хлеб, помидоры и бутылка.

Вот это жизнь, вот это я понимаю.

Когда тарелки пусты и вылизаны, Маврикий их сразу моет, а я убираю майонез, кетчуп и горчицу в его коробку – на случай голода, ох, вот это да, черт побери, у него там даже пара головок чеснока лежит!

Мы берем бутылку и выходим на крыльцо.

Ночь просто упоительна: холодно, но небо утыкано серебристыми звездочками, острыми, словно льдинки, птицы уже почти не подают голоса, иногда слышен слабый стон, как будто кому-то снится плохой сон и кто-то рядышком его успокаивает, и снова тишина. Мягкая, влажная, великолепная тишина.

Тишина и темнота.

Мы не разговариваем, потому что незачем. Мобильники извещают нас, что телефон посольства Белоруссии +375172882112, и мы выключаем их на хрен, потому что иначе нам тут в роуминге разговоры встанут в копеечку: сеть не может сориентироваться, где граница, а граждане, значит, должны точно знать? А потом будут удивляться, что у тебя визы нет. Да что там визы – у тебя и паспорта-то нет с собой!

Мы сидим себе вот так и смотрим в ночь. Это лучше всего – не надо напрягать глаза, все равно же не видно ничего. Выпиваем еще по рюмашке – и идем спать.

Утром надо встать пораньше, до рассвета, и идти на охоту.

* * *

Просыпаюсь я от тихого звонка будильника, немедленно встаю. В лесу перед рассветом просто сказочно. В дверях крохотной ванной сталкиваюсь с Маврикием.

– Варим кофе и идем, – говорит он. Он, видимо, встал еще до звонка будильника.

Когда я выхожу на крыльцо, туман над лугами начинает подниматься кверху. Маврикий сжимает в руках термометр.

– Влоцлавек. Польское производство. Термометр ручной работы, в футляре из лиственницы, захочешь – не сломаешь. Противоударный. Ртутный. Двенадцать градусов, прохладно, – сообщает он мне тоном спортивного комментатора.

– Хватит, – говорю я, и мы двигаемся.

* * *