Хижина

Попрощались. Скупо кивали головами, делая расставание легким, развернулись и пошли каждый к своей цели: пятеро из мертвого леса, навстречу ветрам оголенной мертвой пустыни, другие обратно, под землю.

Они шли второй день, и вокруг них ничего не менялось, кроме того, что они, разделившись «по интересам» заговорили меж собой. Так случилось, что долговязому и неуклюжему Лехе достался в собеседники усталый пожилой мужичек невзрачного вида, по имени Ерофей. А Лопарю, самому не разговорчивому, двое одинаковых с лица, ранее часто встречавшихся в бункере, ни с кем не общающихся, но вечно пьяные. От них и сейчас разило за версту, поэтому, молодому Лехе, часто осуждающий бестолковое пьянство, был не комфортно идти с ними рядом. А потом к нему присоединился Ерофей.

- А что планета, космос, вселенная? Да всем плевать на нас! И вообще, нужно сказать, что все, ты слышишь – все рады-довольны, что человечества нет! Вот и молчат. Молчат не из-за того, что не слышат, а потому, что ждут, когда последние паразиты-люди изведут сами себя. Вот тогда наступит настоящий мир, вот тогда вселенная содрогнется в экстазе самоликования и победы в освобождении. Да ты оглянись, посмотри вокруг. Видишь всю эту разбитую технику, железные машины, лес, прореженный страшным ионным оружием. Я тебе скажу – там тоже люди, такие же, как мы. Только мертвые, давно мертвые. Но они ждут. Знаешь чего? Нас. Тебя и меня. А еще вот этих, - Ерофей кивнул на троих, идущих чуть поодаль, - они тоже из их числа. Из числа мертвых, только пока не знают о том, что умерли. Да, да, мы все уже давно умерли, только нам об этом некому сказать. А все почему? Да потому, что нам Леша, нам похер, живы ли кто-то еще на этой дрянной планетке. Нам похер на них, им похер на нас. Мы думаем, что сожгли их, они думают, что испепелили нас. Так и думаем друг о друге, что нас нет. А если нет, так какая это тогда жизнь, а Леха? – Но Леша молчал, ему никогда не нравились подобные разговоры. Вот он точно знал, что жив, знал потому, что встретил недавно девчонку. Хотя не так – как он мог встретить в бункере, в котором выросло уже третье поколение детей, новую девочку? Конечно, нет – Иринка, как ее звали, была прежней, но вот разглядел он её, увидел в ней что-то такое, словно это был холодный лесной источник в жаркий полдень, новое, освежающее, совсем недавно. И тогда Леша понял, что жизнь прекрасная штука и ради нее, ради Иринки стоит жить!

- А мне вот не плевать. – Откликнулся вдруг Лешка. – Я вот, дядя Ерофей, точно знаю, что я живой. Знаю, что вот, скажем, Лопарь тоже живой, как и ты, как и те двое. – Он кивнул на двоих пьянчуг, ковыляющих возле Лопаря. – Да и там, в бункере все живые. Живые и здоровые, и я так думаю, что все мы проживем долгую и счастливую жизнь! И даже ты, дядя Ерофей.

- Балбес, ты Леха! – Воскликнул Ерофей. – Да я же в том смысле….

- Да, я знаю. – Прервал старика Леша. – Раньше слышал эту историю. Но вот, что хочу тебе сказать, дядя Ерофей. – Голос парня зазвенел металлом, но все еще было понятно, что он не хотел обижать старика. – Я не знаю, как на самом деле было раньше. Но это не от того, что я хочу тебя обидеть, я просто этого не могу осознать. Я не видел, не трогал руками, не пробовал на вкус. Все, что есть у меня и моего поколения – этот мир, и другого я не знаю. Поэтому прошу тебя, дядя Ерофей – будь добр, не рассказывай мне сказок! Я и сам могу тебе их рассказать, да вот хоть про твоих мертвых на том поле, где разбитая военная техника.

В это самое время они проходили бритую наголо опушку леса, на которой скопилась сожженная до черноты древняя военная техника. И если бы сейчас была ночь, то вряд ли они смогли просто так тут пройти – скорее всего, на них попытались бы напасть мертвые. Или ночные исковерканные послевоенные твари. Или того хуже – Чертово Бездонье лопнуло бы пузырем накопленного безумства и сожрало их, пятерых глупцов в своем кислотном чреве. Утопило в своих водах Всех Мучений, а их самих, после того, как вволю наигралось, преобразило в чудовищных призраков, питающихся человеческими душами.

- Было бы любопытно послушать – Выдохнул Ерофей из себя огонь сожаления. Он никак не мог примириться с тем отношением, с каким молодежь принимала его веру в счастливое прошлое и несчастное настоящее. Веру в то, человек остается человеком до самого конца. До самой своей смерти и не способен признать этой самой своей вины. Признать и попытаться исправить свое настоящее, стать другим человеком. С болью он понимал, что ничто не способно повлиять на человека, даже тот факт, что новые обстоятельства, созданные самим человеком, его же и убьют.

- Да, дядя Ерофей, это действительно интересно. – Леша приготовился травить свои сказки. Сказки нового мира.