Хижина дяди Тома

Гарриет Бичер-Стоу ХИЖИНА ДЯДИ ТОМА Роман

ГЛАВА I, в которой читатель знакомится с «гуманным» человеком

Однажды холодным февральским днем два джентльмена сидели за бутылкой вина в богато убранной столовой в городе Н., в штате Кентукки.[1] Прислуги в комнате не было, и они, близко придвинувшись друг к другу, по-видимому, обсуждали какое-то очень важное дело.

Удобства ради мы назвали их обоих джентльменами. Однако, строю говоря, один из них не совсем подходил под это определение. Он был невысокого роста, плотный, с грубыми чертами лица, а его развязный тон выдавал в нем человека низкого звания, который старается во что бы то ни стало пролезть в высшие круги общества. Одет он был крикливо. Пестрый жилет и лихо завязанный синий шейный платок в веселенькую желтую крапинку как нельзя более соответствовали его общему облику. Пальцы – толстые, заскорузлые – были унизаны перстнями, на массивной золотой цепочке от часов висела целая связка больших разноцветных брелоков, которой он в пылу беседы то и дело поигрывал и бренчал.

Речь этого человека не отличалась изысканностью и была уснащена такими грубыми выражениями, что, несмотря на все наше стремление к точности, мы не будем приводить их здесь.

Его собеседник, мистер Шелби, производил впечатление истинного джентльмена, а убранство и весь тон дома свидетельствовали о том, что хозяева его не только не стесняются в средствах, но живут на широкую ногу. Как мы уже упомянули, мужчины, сидевшие за столом, были заняты серьезным разговором.

– Мне бы хотелось уладить наше дело именно так, – сказал мистер Шелби.

– Нет, я вижу, мы с вами никогда не сторгуемся! Не могу, мистер Шелби, решительно не могу, – сказал его гость, поднимая рюмку с коньяком на свет.

– Позвольте, Гейли! Том стоит таких денег. Это незаурядный негр: надежный, честный, смышленый. Под его присмотром хозяйство у меня идет как часы.

– Честный, да честность-то негритянская! – усмехнулся Гейли, подливая себе коньяку.

– Нет! Честный без всяких оговорок. Том добрый, разумный, набожный негр. Он был принят в лоно церкви четыре года назад, и с тех пор я доверяю ему всё: деньги, дом, лошадей. Он у меня повсюду разъезжает один, и мне еще никогда не приходилось сомневаться в его порядочности и преданности.

– Многие толкуют, будто набожных негров вовсе не бывает на свете, а на мой взгляд, это неверно, – сказал Гейли в припадке откровенности и широко повел рукой. – В последней партии, которую я отвез в Орлеан нынешний год, был один негр. Вот гимны[2] распевал – просто заслушаешься! Как на молитвенном собрании! И такой покладистый, тихий… Я на нем неплохо заработал. Купил его по дешевке у одного человека, которому волей-неволей пришлось спускать все свое добро, и чистой прибыли у меня оказалось шестьсот долларов. Да что и говорить! Набожность, если только это настоящий товар, – вещь ценная в негре.

– Можете быть уверены, что у Тома это настоящий товар, – сказал мистер Шелби. – Да вот, посудите сами: прошлой осенью я послал его в Цинциннати по одному делу. Он должен был доставить мне оттуда пятьсот долларов. Говорю ему: «Том! Доверяю тебе, как христианину. Я знаю, что ты не обманешь своего хозяина». И он вернулся домой, в чем я ни минуты не сомневался. Нашлись низкие люди, которые подговаривали его: «Том, бежал бы ты в Канаду!» – «Нет, не могу, – ответил Том, – хозяин мне верит». Я только потом об этом узнал. Откровенно говоря, мне очень жаль расставаться с Томом. Он должен пойти в уплату всего моего долга, и вы так бы и посчитали, Гейли, будь в вас хоть капля совести.

– Совести во мне столько, сколько полагается нашему брату коммерсанту, то есть самая малость, – отшутился тот. – А друзьям я всегда готов услужить чем могу. Но вы слишком уж многого от меня захотели… слишком многого! – Он сокрушенно вздохнул и снова подлил себе коньяку.

– Так что же вы предлагаете, Гейли? – спросил мистер Шелби после неловкого молчания.

– А не найдется ли у вас какого-нибудь мальчишки или девчонки в придачу к Тому?

– Гм!.. Нет, лишних не найдется. И вообще только крайняя необходимость вынуждает меня на такую сделку. Мне очень неприятно продавать моих негров.

В эту минуту дверь открылась, и в столовую вошел очаровательный мальчик-квартерон[3] лет четырех-пяти. Во всем его облике было что-то необычайно милое. Тонкие черные волосы обрамляли шелковистыми локонами круглое, в ямочках лицо; большие, полные огня, темные глаза с любопытством посматривали по сторонам из-под пушистых длинных ресниц. Нарядное, ладно сидевшее на нем платьице из красно-желтой шотландки выгодно подчеркивало его яркую внешность, а забавная уверенность манер, сквозь которую все же пробивалась робость, свидетельствовала о том, что он привык ко всеобщему вниманию и баловству.

– Эй ты, черномазый! – сказал мистер Шелби и, свистнув, бросил мальчику веточку изюма. – Лови!

Тот со всех ног кинулся за подачкой под громкий смех своего хозяина.

– Поди сюда, черномазый, – скомандовал мистер Шелби.