Хладнокровное убийство

Кстати сказать, одна из фотографий — снимок крупным планом мистера Клаттера и коробки, на которой он лежал, уже дала кое-что ценное: следы, пыльные отпечатки подошвы с ромбическим рисунком, невидимые невооруженным глазом, запечатлелись на пленке; фотовспышка, увеличив контрастность, выявила их с превосходной четкостью. Эти отпечатки, вместе с найденным на той же картонной коробке бесстыдным кровавым отпечатком подошвы с рисунком в виде кошачьей лапки, были единственными «серьезными уликами», о которых могли бы сообщить следователи. Но не сообщали; Дьюи и его команда решили пока держать находку в секрете.

Среди прочих предметов на столе Дьюи лежал дневник Нэнси Клаттер. Дьюи уже бегло просматривал его и теперь взялся за подробное изучение. Дневник начинался в тринадцатый день рождения Нэнси и заканчивался приблизительно за два месяца до ее семнадцатилетия; не содержащие ничего чувственного или сногсшибательного откровения умной девочки, которая обожала животных, любила читать, готовить, шить, танцевать, ездить верхом, — всеми любимой хорошенькой девственницы, которая считала, что «флиртовать весело», но при этом «по-настоящему и верно любила Бобби». Первым делом Дьюи прочел последнюю запись. Она состояла из трех строк, выведенных Нэнси за час или два до смерти: «Приезжала Джолен К., я показала ей, как печь пирог с вишнями. Занималась с Рокси. Приходил Бобби, смотрели телик. В одиннадцать он ушел».

Юный Рапп, как предполагалось последний человек, который видел Клаттеров живыми, уже подвергся обстоятельнейшему допросу, и хотя он бесхитростно рассказал о том, что провел «самый обычный вечер» с Клаттерами, его вызывали повторно, для проверки показаний на детекторе лжи. Сразу было видно, что полиция пока не готова исключить его из числа подозреваемых. Сам Дьюи не считал, что мальчик «как-то к этому причастен», однако не подлежало сомнению, что на этой начальной стадии расследования Бобби был единственным человеком, которому можно приписать мотив, пусть даже слабый. Не раз и не два в своем дневнике Нэнси упоминала о ситуации, которая, предположительно, могла послужить мотивом: требование отца «порвать» с Бобби, перестать с ним «так часто встречаться», основанное на том, что Клаттеры — методисты, а Раппы — католики, а это, с его точки зрения, совершенно исключало всякую надежду влюбленных на брак. Но те фразы из дневника, которые особенно мучили Дьюи, не были связаны с этим. Нет, ему не давали покоя другие — те, в которых говорилось о коте, о таинственной кончине любимца Нэнси Бубса, которого, согласно записи, сделанной за две недели до ее собственной смерти, она нашла в амбаре павшим жертвой, как она подозревала (но не объясняла почему), отравителя: «Бедный Бубс. Я похоронила его в особом месте». Читая об этом, Дьюи чувствовал, что гибель кота может оказаться очень важной. Если кота отравили, не могло ли это быть маленькой, но злонамеренной прелюдией к убийству людей? Он твердо решил найти то «особое место», даже если ему придется прочесать всю обширную территорию «Речной Долины».

Пока Дьюи занимался дневником, его основные помощники, агенты Черч, Дунц и Най, колесили по округе, беседуя, как выразился Дунц, «с кем угодно, лишь бы узнать хоть что-то»: с учителями холкомбской школы, где и Кеньоном и Нэнси гордились как круглыми отличниками; с работниками из «Речной Долины» (которых весной и летом порой набиралось до восемнадцати человек, но в этот золотисто-коричневый сезон кроме Джеральда Ван Влита их оставалось лишь трое, не считая миссис Хелм); с друзьями убитых; с соседями; и, очень подробно, с родственниками. Родственников, приехавших издалека и из ближних мест на похороны, которые должны были состояться в среду утром, набралось около двадцати человек.

Гарольду Наю, самому молодому из команды Дьюи, энергичному маленькому человечку тридцати четырех лет с беспокойными, подозрительными глазами, острым носиком и подбородком, а также не менее острым умом, была поручена, как он сам говорил, «чертовски тонкая работа» — опросить родственников Клаттеров: «Это мучительно и для меня и для них. Когда расследуется убийство, приходится забыть об уважении к скорби. Или к семейным тайнам. Или к личным чувствам. Приходится задавать вопросы, и некоторые из них больно ранят». Но ни один из опрошенных ни на один его вопрос («Я исследовал эмоциональный фон. Я думал, что услышу о какой-нибудь женщине, — любовный треугольник. Судите сами: мистер Клаттер был довольно молодой, вполне здоровый мужчина, а его жена была полуинвалид, спала в отдельной спальне…») не сообщил ничего полезного; даже две старших дочери не смогли выдвинуть никаких предположений о мотиве преступления. Короче говоря, Най узнал только одно: «Из всех людей во всем мире Клаттеры давали меньше всего повода для убийства».