Хлеб и воля

Или — попробуйте экспроприировать земельных собственников и передать фабрики в руки рабочих, не касаясь при этом толпы посредников, которые сбывают продукты наших мануфактур и спекулируют в крупных городах на муку, на хлеб, на мясо — на всё! Обмен тогда приостановится, продукты перестанут двигаться по стране, Париж останется без хлеба, а Лион не будет находить сбыта для своего шёлка — и реакция воцарится опять с ужасающей силой, на трупах рабочих, опустошая картечью города и деревни, среди оргий, казней и ссылок, как это и было в 1815-м, 1848-м и 1871-м годах.

В нашем обществе всё так тесно связано между собою, что невозможно коснуться одной какой-нибудь отрасли хозяйства, без того, чтобы это не отозвалось на всех остальных. Как только частная собственность будет уничтожена в одной какой-нибудь форме, поземельной или промышленной, её нужно будет уничтожить и во всех остальных. Самый успех революции сделает это необходимым.

Впрочем, мы не могли бы ограничиться частичной экспроприацией, даже если бы хотели этого. Как только самый принцип «священной собственности» будет поколеблен, никакие теоретики не смогут помешать её исчезновению под ударами её взбунтовавшихся рабов — земледельческих, промышленных, железнодорожных, торговых. Если какой-нибудь большой город, например, Париж, возьмёт в свою собственность дома или фабрики, то он, самою силою вещей будет вынужден отвергнуть и права банкиров на взимание с Парижа пятидесяти миллионов годового налога, в виде процентов на прошлые займы. Точно так же, вступивши в сношения с земледельческими рабочими, ему придётся побудить их освободиться от поземельных собственников. Придётся экспроприировать землю, хотя бы в окрестностях Парижа. Чтобы кормиться и работать, городу придётся также экспроприировать железные дороги; и наконец, чтобы пищевые продукты не тратились зря, и чтобы не оставаться во власти спекуляторов на хлеб — как это случилось с коммуной 1793 года — самим гражданам Парижа придётся заняться устройством запасных магазинов и распределением хлеба и всякой пищи.

* * *

Некоторые социалисты, однако, попытались ввести ещё одно различие. — «Хорошо», говорили они, «пусть экспроприируют землю, угольные копи, фабрики и заводы. Это — орудия производства и они должны по справедливости рассматриваться как общая собственность. Но, кроме того, существуют ещё предметы потребления: пища, одежда, жилище, которые должны остаться в частной собственности».

Народный здравый смысл быстро порешил с этим слишком тонким различием. Во-первых, мы не дикари и не можем жить в лесу, в убежище из ветвей; для работающего европейца нужна комната, нужен дом, нужна кровать, нужна печка. Для того, кто ничего не производит, кровать, комната, дом — это среда для безделья. Но для человека работающего, отопленная и освещённая комната является таким же средством производства, как какой-нибудь инструмент или машина. Это — место, где восстановляются его мускулы и нервы, которые он завтра будет тратить на работе. Отдых производителя это — подготовление машины к действию.

По отношению же к пище, это ещё очевиднее. Тем якобы экономистам, о которых мы говорим, никогда не приходило в голову утверждать, что уголь, сгорающий в машине, не входит в число предметов, столь же необходимых для производства, как и сырой хлопок или железная руда. Почему же пища, без которой человеческая машина не способна ни на малейшее усилие, исключается из предметов необходимых для производителя? Что это? Остаток религиозной метафизики?

Обильный и утончённый обед богача, конечно, представляет собою потребление предметов роскоши. Но обед производителя есть такое же необходимое условие производства, как и сжигаемый паровою машиною уголь.

То же самое и по отношению к одежде. Если бы экономисты, устанавливающие это различие между орудиями производства и предметами потребления, ходили в костюме новогвинейских дикарей, тогда это было бы ещё понятно. Но людям, которые сами не могут написать ни строчки, не надевши рубашки, совсем не пригоже устанавливать такое резкое различие между рубашкою и пером. И если богатые туалеты их жён действительно предметы роскоши, то тем не менее существует известное количество полотна, бумажной и шерстяной ткани, без которых производитель не может производить. Блуза и обувь, без которых рабочему нельзя идти на работу, одежда, которую он оденет по окончании своего рабочего дня, и фуражка, которая у него на голове, так же необходимы ему, как молот или наковальня.