Хлеб по водам

— Я сказал, что молодость — самое подходящее время для риска. А потом сообщил, что мне пора домой, переодеваться к обеду. А как относитесь к этому вы с женой? — поинтересовался он после паузы.

— Стараемся не вмешиваться, — сдержанно отозвался Стрэнд.

— Я не перестаю удивляться тому, — начал Хейзен, — что вы с женой позволяете детям идти своим путем. — В голосе его не слышалось ни одобрения, ни упрека. — У нас в доме были совсем другие порядки. Нам со всей определенностью говорили, что именно мы должны делать. И мой брат, разумеется, восстал. Уехал в Калифорнию и остался там навсегда. Даже на похороны отца не приехал. Мы очень редко общаемся, и то исключительно по телефону. Но я слышал, что он вполне счастлив. А может, это всего лишь слухи. — Хейзен иронически улыбнулся.

Наверху послышались звуки гитары. Отрывистые аккорды, то мрачные и глухие, то веселые и звонкие, они точно вторили настроению Джимми. Казалось, он с помощью этого инструмента вел сам с собой некий диалог и один его голос был печальным, а другой — насмешливым и легкомысленным.

— Если шум вас беспокоит, — заметил Стрэнд, — я поднимусь и скажу сыну, чтобы прекратил.

— О нет, — ответил Хейзен, — мне всегда приятно слышать звуки музыки в доме. Я сам сказал Джимми, что хочу послушать его игру.

— Да, он говорил. Но я подумал, может, это вы из вежливости?

— Я не настолько любезен, — усмехнулся Хейзен.

Некоторое время мужчины молча слушали музыку. Затем Джимми запел песню, которой Стрэнд не слышал прежде. Это уже не был диалог, это было нежное и горестное соло, походившее на бормотание и прерываемое резкими аккордами.

— Я уже, кажется, говорил вам: моя мать играла для меня на пианино, — вспомнил Хейзен. — Но только когда была молодой. А потом перестала. А еще через несколько лет умерла. Ушла тихо…

Ушла тихо, подумал Стрэнд. Что за выражение для описания смерти собственной матери!..

— Думаю, могу позволить себе выпить еще немного, — сказал Хейзен и поднялся из кресла. — Вам налить?

— Нет, пока не стоит, спасибо.

Хейзен стоял у буфета и готовил себе напиток, как вдруг в дверях послышался шум и в гостиную вошла высокая дама с шарфом на голове, повязанным наподобие тюрбана.

— И мне тоже налей, Рассел, — попросила она. Голос у нее был высокий, пронзительный, и, входя, она приветливо улыбнулась Стрэнду. Одета гостья была в юбку и свитер, на ногах туфли на низком каблуке. На вид лет сорок, худая, даже костлявая. «Не в моем вкусе», — автоматически отметил Стрэнд.

— О, Линда! — воскликнул Хейзен. — Я так боялся, что ты опоздаешь.

— Движение было просто страшное, — откликнулась женщина, раскатывая «р», чтоб подчеркнуть, насколько страшное. — Пятница, вечер. Миграция леммингов к морю. Привет. — Она протянула руку Стрэнду. — Я Линда Робертс. Рассел, как известно, не может делать две вещи одновременно. Разливать напитки и знакомить гостей.

— Добрый вечер, — сказал Стрэнд. — Аллен Стрэнд. — Рука у нее оказалась на удивление крепкая и мозолистая. Наверняка играет в гольф, подумал он. Большие, тщательно подведенные серые глаза, щедро намазанные помадой губы, которые иначе казались бы слишком тонкими. Она подошла к Хейзену, поцеловала его в щеку, оставив на ней маленький красный отпечаток, похожий на шрам. — Мне как обычно, — сказала она.

Хейзен уже начал смешивать ей мартини. Она с удовольствием следила за его действиями.

— Мартини — стоящая штука. Придает смысл жизни, — заметила она.

— Да, я слышал, — ответил Стрэнд.

— Рассел, я должна переодеться к обеду или могу сидеть за столом в этом дорожном рубище?

— Как хочешь. Будут лишь несколько близких друзей, — ответил Хейзен, протянув ей бокал мартини.

— Слава Богу. — Она начала потягивать напиток. — Благослови тебя Господь, Рассел, дорогой. Ладно, уж так и быть, причешусь к обеду. — Женщина опустилась в кресло, сжимая в ладонях запотевший от холода бокал на тонкой ножке.

— Линда останется здесь на весь уик-энд, Аллен, — сообщил Хейзен и направился за своим бокалом.

— Я — последний штрих в этой картине, — сказала Линда Стрэнду. — В любом случае сил возвращаться в город просто нет. Только что вернулась из Франции и обнаружила в галерее полный бардак. Картины, прибывшие морем из нашего французского филиала, выглядят так, словно пересекали Атлантику в каноэ. Я мечтала об этом мартини с момента переезда через мост Трайборо.[21]

Однако Стрэнд заметил, что гостья пошла причесываться, не выпив и половины. У двери на секунду остановилась и нахмурилась.

— Боже праведный, — пробормотала она, — что это за похоронные стоны?

Хейзен рассмеялся.

— Это сын Аллена, Джимми. Он у нас гитарист.

— Ой, как же это я! — Она прижала ладонь ко рту в шутливом испуге. — Прошу прощения, мистер Стрэнд. Я напрочь лишена слуха. Еще в детстве меня перекормили Вагнером, до сих пор сказывается.

— Ничего страшного, — улыбнулся Стрэнд. — Дома мы разрешаем ему упражняться только за закрытыми дверями. Боюсь, что у разных поколений совершенно несхожие представления о том, что должна представлять собой музыка. Лично я остановился в своем развитии на Брамсе.