Хлеб ранних лет

Она покраснела, и я был рад, что наконец произнес эти слова и что мне удалось сказать их именно в такой форме. Но все же я обрадовался, что в комнату вошел мужчина и подал нам кофе. Он поставил кофейник на стол, убрал грязную посуду и спросил:

— Не хотите ли сбитых сливок к пирогу?

— Да, — сказал я, — дайте нам сливок.

Он ушел, и Хедвиг налила кофе; краска еще не сошла с ее лица, и, минуя ее взглядом, я смотрел на картину, висевшую на стене над ее головой, — то был снимок мраморного памятника какой-то женщине; я часто проезжал мимо этого памятника, но никогда не знал, кого он изображает, и я обрадовался, прочитав под фотографией: «Памятник императрице Августе»; теперь я знал, кто была эта женщина.

Хозяин принес нам пирог. Я налил себе молока в кофе, размешал, взял ложечкой кусок пирога и обрадовался, что Хедвиг тоже начала есть. Теперь она уже не была красной; не поднимая глаз от тарелки, она произнесла:

— Странный способ кормить: много цветов и одна булочка — и та на ходу.

— А потом, — возразил я, — пирог со сливками и кофе, а вечером то, что моя мать называла приличной едой.

— Да, — сказала она, — и моя мать говорила, что хотя бы раз в день я должна прилично поесть.

— Часов в семь, ладно? — сказал я.

— Сегодня? — спросила она.

— Да.

— Нет, — проговорила она, — сегодня вечером я не могу. Я должна пойти в гости к одной родственнице отца, она живет на окраине и уже давно ждет, что я переселюсь в город.

— Вам хочется идти к ней? — спросил я.

— Нет, — ответила Хедвиг, — она из тех женщин, которые с первого взгляда определяют, когда вы в последний раз стирали свои занавески, и самое скверное, что она всегда угадывает. Если бы она увидела нас с вами, то сказала бы: этот человек хочет тебя соблазнить.

— И на этот раз она угадала бы, — сказал я, — я хочу вас соблазнить.

— Знаю, — ответила Хедвиг, — нет, мне не хочется идти к ней.

— Не ходите, — попросил я, — мне бы хотелось еще раз встретиться с вами сегодня вечером. И вообще лучше не ходить к людям, которые не нравятся.

— Хорошо, — согласилась она, — я не пойду, но, если я не пойду, она явится ко мне и захватит меня с собой. У нее своя машина, и она поразительно деятельная женщина, или нет — решительная, так про нее говорит отец.

— Я ненавижу решительных людей, — сказал я.

— Я тоже, — ответила Хедвиг. Она доела свой пирог и ложкой подобрала сливки, которые сползли на тарелку.

— Я никак не решусь пойти туда, где мне надо быть в шесть часов, — сказал я. — Я хотел встретиться с девушкой, на которой когда-то собирался жениться, и сказать ей, что не женюсь на ней.

Она взялась было за кофейник, чтобы налить еще кофе, но вдруг остановилась и сказала:

— Это зависит от меня, скажете вы ей это сегодня или нет?

— Нет, — ответил я, — только от меня одного. При всех обстоятельствах я должен ей это сказать.

— Тогда пойдите и скажите. А кто она?

— Это та девушка, — начал я, — у отца которой я воровал, и, наверное, она же рассказала обо мне человеку, говорившему с вашим братом.

— О, значит, вам будет легче! — воскликнула Хедвиг.

— Даже слишком легко, — сказал я, — почти так же легко, как отказаться от подписки на газету, если тебе жаль не самой газеты, а только почтальоншу, которая из-за этого получит меньше чаевых.

— Идите, — проговорила она, — а я не пойду к знакомой отца. Когда вам надо уходить?

— Около шести, — сказал я, — но сейчас нет даже пяти.

— Я посижу одна, — предложила Хедвиг, — а вы разыщите писчебумажный магазин и купите мне открытку: я обещала писать домой каждый день.

— Хотите еще кофе? — спросил я.

— Нет, — ответила она, — лучше дайте мне сигарету. Я протянул ей пачку, и она взяла сигарету. Я дал ей прикурить и, расплачиваясь в другой комнате, видел, как она сидит и курит; я заметил, что она курит редко, заметил это по тому, как она держала сигарету и пускала дым, и когда я возвратился к ней, она подняла глаза и произнесла:

— Идите же.

И я опять вышел; напоследок я увидел, как она открывала свою сумочку; подкладка в сумочке была такая же зеленая, как ее пальто.

Пройдя через всю Корбмахергассе, я свернул за угол на Нетцмахергассе; стало прохладно, и в некоторых витринах уже горел свет. Мне пришлось пройти всю Нетцмахергассе, пока я не нашел писчебумажный магазин.