Хлеб ранних лет

-- По-моему,---сказал я, --все же лучше было бы пойти в другое кафе.

Она бросила взгляд, полный ненависти, на мужчину за столиком, огляделась вокруг; и я заметил, что в ее глазах вспыхнул торжествующий огонек, когда какой-то мужчина за угловым столиком встал, чтобы подать жене голубое пальто. Для Уллы -- я еще раз почувствовал это, идя за ней, -- было необычайно важно, чтобы наш разговор произошел именно здесь. Она бросила сумочку на стул, где еще лежала коробка с туфлями, принадлежавшая женщине в голубом пальто, и, покачав головой, женщина в голубом пальто, взяла свою коробку и пошла к выходу, вслед за мужем, который остановился в проходе между столиками, чтобы расплатиться с кельнершей.

Улла сдвинула грязную посуду и села на стул в углу, я сел рядом с ней, вынул из кармана пачку сигарет и протянул ей; она взяла сигарету, я дал ей прикурить, закурил сам и взглянул на грязные тарелки со следами сливочного крема и косточками от вишен, на остаток серовато-молочной жидкости в одной из кофейных чашек.

-- Я должна была это предвидеть, -- сказала Улла, -- уже тогда, когда наблюдала за тобой через стеклянную стену, отделявшую бухгалтерию от фабрики. Как ты обхаживал молодых работниц, чтобы получить часть их завтрака; одна из них -- она обматывала якоря -- была такая маленькая, уродливая девица, немного рахитичная, с нездоровым лицом, вся в прыщах; она давала тебе половину своего бутерброда с повидлом, и я наблюдала, как ты запихивал его в рот.

-- Ты еще не все знаешь: я ее целовал и ходил с ней в кино и в темноте держал ее руки в своих; она умерла, когда я сдавал экзамены на подмастерье. Чтобы принести цветы на могилу, я истратил всю свою недельную получку. Надеюсь, она простила мне кусок хлеба с повидлом.

Улла молча посмотрела на меня, потом отодвинула грязную посуду еще дальше, а я опять придвинул ее, потому что одна тарелка чуть было не упала на пол.

-- Вы, -- сказал я, -- даже не нашли нужным послать венок на ее могилу или хотя бы отправить ее родителям открытку с соболезнованием, но я полагаю, что ты перечеркнула ее фамилию в платежной ведомости красными чернилами, аккуратной прямой чертой.

К нам подошла кельнерша, составила тарелки и чашки на поднос и спросила:

-- Кофе, конечно?

-- Нет, -- ответил я, -- спасибо, мне не надо. -- А мне надо, --сказала Улла.

-- А вам что? -- спросила девушка.

-- Все равно, -- проговорил я устало. '

-- Дайте герру Фендриху чашку мятного чаю, -- сказала Улла.

-- Да, -- согласился я, -- дайте мне чаю.

-- Боже мой, -- воскликнула девушка, -- но ведь у нас нет мятного чая, только черный!

-- Хорошо, принесите, пожалуйста, черного, -- произнес я, и девушка отошла.

Я посмотрел на Уллу и поразился, как уже часто поражался прежде, когда ее полные красивые губы становились такими узкими и тонкими, словно линии, которые она проводила по линейке.

Сняв с руки часы, я положил их рядом с.собой на стол; было десять минут седьмого, а я должен был уйти без четверти семьг и ни минутой позже.

-- Я бы с удовольствием уплатил те двадцать марок, чтобы поговорить с тобой на две минуты дольше, я бы охотно подарил тебе на прощанье эти две минуты, как два особенно дорогих цветка, но ты сама себя обокрала. Для меня эти две минуты стоили двадцать марок.

-- Да, -- проговорила она, -- ты стал благородным господином, даришь цветы по десять марок за штуку.

-- Да, -- сказал я, -- я считал, что так надо, ведь мы никогда ничего не дарили друг другу. Никогда, правда?

-- Да, -- подтвердила она, -- мы ничего не дарили друг другу. Мне всегда внушали, что подарок надо заслужить, и я ни разу не подумала , что ты его заслужил, да и я тоже, наверное, не заслужила.

-- Нет, -- сказал я, -- и мой единственный подарок, хотя ты его и не заслужила, мой единственный подарок ты отвергла. И когда мы вместе ходили куда-нибудь, -- прибавил я тихо, -- мы ни разу не забыли взять справку о том, что с нас удержали налоги, мы брали ее по очереди -- один раз ты, другой -- я. И если бы на поцелуи выдавались счета, ты бы и эти счета подшивала в папку.

-- На поцелуи выдаются счета, -- сказала она, -- и когда-нибудь тебе их предъявят.

Девушка подала Улле кофе, а мне чай, и мне казалось, что вся эта процедура длится вечность; прошла целая вечность, прежде чем она поставила на стол тарелки и чашки, молочники и блюдечки с сахаром, рюмочку для яйца, полагавшегося к чаю, и еще маленькую тарелочку, на которой лежали маленькие серебряные щипчики, сжимавшие своими зубчиками микроскопический ломтик лимона.

Улла молчала, и я боялся, Что она закричит; однажды я слышал, как она кричала, когда отец отказался дать ей доверенность. Время совсем не двигалось: было тринадцать минут седьмого.

-- К черту, -- тихо произнесла Улла, -- убери хотя бы часы!

Я закрыл часы карточкой меню.