Хлеб сатирика

Наша страна может по праву гордиться высокой дисциплиной труда, сознательной дисциплиной. Но нам нужна и высокая дисциплина быта.

Мы все грамотны. Похвально, что многие из нас проводят долгие часы за чтением многотомных романов. Но нельзя пренебрегать и малым. Нужно с подобным же старанием читать и такие лаконичные сочинения: «Курить воспрещается», «Переходите улицу здесь», «Соблюдайте очередь».

Говорящая бумага

Сергей Карцев, секретарь Н-ского горкома, считался очень энергичным комсомольским работником. Он был из разряда тех людей, о которых говорят: «У него в руках горит любое дело». Сергей горячо брался за всякую работу. Но с особенным рвением писал он решения горкома. Любовь к этому виду руководящей деятельности давно уже свила прочное гнездо в секретарском сердце. Писал Сергей всегда быстро, с подлинным вдохновением, да и сама идея многих решений, выходящих из-под секретарского пера, рождалась в результате некоего наития свыше.

Случалось это обычно так.

Сергей приходил в горком, здоровался со всеми сотрудниками и удалялся в свой кабинет. Через минуту управделами Зоя Тужилкина объявляла:

— Товарищ Карцев просит зайти к нему.

Когда все собирались в кабинете, Сергей говорил:

— Сегодня ночью я проснулся от громкого лая соседской собаки. Было два часа ночи. За окном шумел густой листвой тополь. Я встал, прошелся по комнате и подумал…

Здесь Сергей делал паузу и обводил проницательным взглядом работников аппарата горкома. Убедившись, что все слушают внимательно, он решительно заканчивал:

— Необходимо, повелительно необходимо принять решение, обязывающее комсомольцев города двинуться в поход за развитие кролиководства. Кролики — прыгающее золото. Кролики — это мясо, это пух, это сырьевая база нашей растущей кожевенной промышленности… Скажите, разве я не прав?

Но никто и не собирался спорить с Сергеем. Горкомовцы молчали, пораженные неожиданным ходом мыслей секретаря и его чудовищной работоспособностью. Подумать только, идеи рождаются у него даже в два часа ночи! В почтительном молчании соратники Сергея удалялись, а он садился за составление проекта.

Если случалось забрести в горком кому-нибудь из старых друзей, Сергея, он непременно затаскивал приятеля к себе в кабинет, усаживал в кресло и доставал из папки бумагу, липкую от свежей ротаторной краски.

— Ну как? — спрашивал он с затаенным волнением, столь знакомым всем начинающим поэтам.

— Ничего, — отвечал приятель. — Но не находишь ли ты, что решение несколько длинновато?

— Что ты! — возражал Сергей. И продолжал мечтательно: — Эх, если бы можно было все разнообразие комсомольской работы выразить в стройной, завершенной системе решений! Какого идеального порядка мы достигли бы во всех делах! В сравнении с этим формулировка «живое общение» выглядела бы просто смешной и, я бы даже сказал, вредной.

Живое общение! Ведь это же обнаженный, ничем не прикрытый ползучий эмпиризм! А я спрошу поборников этой, с позволения сказать, формы руководства: в какие календарные сроки работник аппарата должен общаться с массами, какие конкретные цели ставить перед собой? Обстоятельное, продуманное решение не вызывает этих вопросов. Оно дает руководство к действию, оно все разъясняет и уточняет. Единственно, чего не делает решение, — со вздохом закончил Сергей, — оно не говорит…

Но однажды то, что секретарь горкома считал невозможным, произошло. Решение заговорило. И не одно, а все решения, написанные Сергеем за год его работы.

Это случилось поздно ночью, когда засидевшаяся в горкоме Зоя Тужилкина убрала наконец со стола бумаги, накрыла чехлом пишущую машинку и, выключив свет, захлопнула дверь с наружной стороны. В горкоме наступила тишина, прерываемая лишь попискиванием мышей, забравшихся в мусорную корзину. Но вскоре шум и шорох послышались в другой стороне — в том углу, где стоял шкаф. Оттуда доносилась какая-то возня, вздохи, кашель, а затем явственно раздался чей-то голос:

— Кхе, кхе! Я отлежал себе все бока. И потом, этот проклятый сквозняк! Вот уже целый год я лежу у щели, в которую все время дует из окна. И никто не додумается забить щель или хотя бы пододвинуть шкаф к печке.

Это говорил старый Протокол, датированный еще прошлым январем.

На его голос хором отозвались Директивы:

— Да, тут уж не дождаться заботы и внимания! Посмотрите, какая в шкафу теснота. А почему? Нас вот напечатали сто семь экземпляров и должны были разослать по организациям, да так и оставили без внимания. Лежим уже второй месяц, желтеем, стареем.

И Директивы усиленно захлопали бумажными ладонями, очищая себя от пыли. Они подняли такую возню, что старый Протокол не выдержал и прикрикнул на них: