Хлеб великанов

Себастьян часто навещал Джейн. Обычно он приходил после обеда, осведомившись по телефону, будет ли она дома. Оба находили удовольствие в обществе друг друга. Джейн рассказывала Себастьяну о работе над ролью Сольвейг, о том, как трудно справиться с этой музыкой, удовлетворив Радмаагера и, что самое главное, себя. В свою очередь Себастьян делился с Джейн своими амбициями, теперешними идеями и неопределенными планами на будущее.

Однажды вечером Себастьян заметил после долгой паузы:

– Не знаю почему, Джейн, но с тобой мне говорить легче, чем с кем бы то ни было.

– Ну, мы оба в каком-то смысле из одного теста, верно?

– Неужели?

– Думаю, что да. Не внешне, а по сути. Нам обоим нравится правда. Полагаю, мы оба видим вещи такими, какие они есть.

– А большинство людей – нет?

– Конечно. Например, Нелл Верекер. Она видит вещи такими, какими они ей кажутся, какими ей хочется, чтобы они были.

– Ты имеешь в виду, что она рабыня условностей?

– Да, но это палка о двух концах. Джо, к примеру, гордится тем, будто ей наплевать на условности, что ведет к такой же узости и предубежденности.

– Пожалуй, если ты против всего, что бы то ни было. Джо именно такая. Она бунтарь по натуре и не задумывается над тем, против чего протестует и к чему бунт приведет. Вот почему я в ее глазах безнадежен. Я преуспеваю – а она льнет к неудачникам. Я богат – и уверен, что она ничего не потеряет, а только выиграет, если выйдет за меня замуж. А быть евреем в наши дни не считается недостатком.

– Это даже модно, – рассмеялась Джейн.

– И все же меня не оставляет странное чувство, что я нравлюсь Джо.

– Возможно, так и есть. У нее просто неподходящий для тебя возраст, Себастьян. Тот швед на твоем приеме говорил истинную правду – быть разделенным во времени куда хуже, чем в пространстве. Ничто не отделяет тебя так безнадежно от другого человека, если ты не подходишь для него по возрасту. Можно быть созданными друг для друга, но родиться в неподходящем возрасте. По-твоему, это звучит нелепо? Полагаю, когда Джо будет лет тридцать пять, она может безумно в тебя влюбиться. Чтобы полюбить тебя, Себастьян, нужна женщина, а не девушка.

Себастьян смотрел на огонь. Был холодный февральский день, и в камине потрескивали дрова. Джейн ненавидела газовые печи.

– Ты никогда не задумывалась, Джейн, почему мы с тобой не влюбились друг в друга? Платоническая дружба – явление редкое, тем более что ты очень привлекательна. В тебе много от сирены, хотя ты сама этого не сознаешь.

– Возможно, в нормальных условиях у нас завязался бы роман.

– Разве мы не в нормальных условиях? Погоди, я знаю, что ты имеешь в виду, – что «линия уже занята».

– Да. Если бы ты не любил Джо…

– А если бы ты… – Он не договорил.

– Выходит, ты об этом знаешь? – спросила Джейн.

– Очевидно. Ты не в обиде, что я заикнулся об этом?

– Ни в малейшей степени. Если что-то существует, какая разница, говорить об этом или нет?

– Ты принадлежишь к тем людям, Джейн, которые уверены, что если достаточно чего-нибудь сильно хотеть, то это обязательно сбудется?

Джейн задумалась.

– Едва ли. Столько вещей происходит само собой, что не хватает времени на что-то надеяться. Когда с чем-то сталкиваешься, приходится выбирать, принимаешь ты это или отвергаешь. Это судьба. А сделав выбор, нужно следовать ему, не оглядываясь.

– Чувствуется дух греческой трагедии. Электра у тебя в крови, Джейн. – Он взял со стола книгу. – «Пер Гюнт»? Погружаешься в роль Сольвейг?

– Да. В этой опере главная героиня скорее она, а не Пер. Сольвейг удивительный персонаж. Она так спокойна и бесстрастна, но при этом уверена, что ее любовь к Перу – единственное, что существует на земле и на небе. Сольвейг знает, что нужна ему, хотя он никогда не говорит ей об этом. Пер покидает ее, а она умудряется обратить это в неопровержимое доказательство его любви. Музыка Радмаагера великолепна. «Благословен, кто сделал жизнь мою благословенной!» Показать, как любовь мужчины может превратить тебя в бесстрастную монахиню, трудно, но чудесно.

– Радмаагер тобой доволен?

– Иногда. Хотя вчера он ругал меня последними словами и тряс так, что у меня стучали зубы. Впрочем, он был прав – я пела как мелодраматичная барышня, увлеченная сценой. А здесь нужна сила воли, сдержанность – Сольвейг должна быть нежной и мягкой, но внутренне сильной. Как в тот день говорил Радмаагер – гладкий белый снег с четким рисунком на нем. – Джейн заговорила об опере Вернона: – Она уже почти закончена. Я хочу, чтобы он показал ее Радмаагеру.

– И он покажет?

– Думаю, да. А ты ее видел?

– Только частично.

– И что ты об этом думаешь?

– Сначала я хочу знать, что думаешь ты, Джейн. Твое суждение в области музыки значит никак не меньше моего.

– Там много превосходного материала, но Вернон еще не научился его обрабатывать. Ты согласен?

Себастьян кивнул:

– Полностью. Я уверен, что когда-нибудь Вернон совершит революцию в музыке. Увы, сейчас его ожидает тяжелое время. Ему придется посмотреть в лицо реальности – написанное им не будет пользоваться коммерческим спросом.

– Иными словами, постановку оперы не удастся осуществить?

– Вот именно.