Был еще и мистер Грин. Он походил на Бога тем, что его невозможно было видеть, но Вернону он казался вполне реальным. Например, Вернон точно знал, как мистер Грин выглядит, – среднего роста, довольно толстый, немного похож на бакалейщика, который поет фальшивым баритоном в деревенском хоре, с ярко-голубыми глазами, румяными щеками и бакенбардами. Самым лучшим в нем было то, что он любил играть. О какой бы игре ни подумал Вернон, это оказывалась именно та, которую на данный момент предпочитал мистер Грин. Вернон знал о нем и другие интересные вещи – например, что у него было целых сто три ребенка. Первая сотня представлялась Вернону единым целым, вот остальные трое – совсем другое дело. У них были самые чудесные имена, которые он только знал, – Пудель, Белка и Дерево.
Возможно, Вернон был одиноким ребенком, но он никогда этого не сознавал, так как мог играть с мистером Грином и его тремя детьми.
Долгое время Вернон не мог решить, где находится дом мистера Грина. Внезапно ему пришло в голову, что мистер Грин – и как он не догадался об этом раньше – живет в лесу. Лес всегда притягивал мальчика. Одна сторона парка граничила с ним. Их разделял высокий зеленый забор, и Вернон часто крался вдоль него, надеясь найти щель, куда можно заглянуть. Из леса доносились шепоты, вздохи и шорохи, как будто деревья разговаривали друг с другом. В середине забора была дверь, но, увы, она всегда оставалась запертой, поэтому Вернону не удавалось посмотреть, что делается в лесу.
Как жаль, что няня ни разу не водила его туда. Подобно всем няням, она предпочитала спокойно гулять по дороге, а не пачкать ноги сырыми листьями. Вернону никогда не разрешали ходить в лес, поэтому он думал о нем все больше и больше. Когда-нибудь он пойдет туда пить чай с мистером Грином, а Пудель, Белка и Дерево наденут по этому случаю новые и красивые наряды.
Детская становилась слишком тесной для Вернона. Он знал о ней все, что можно было знать. Другое дело – сад. Там было куда интереснее. Длинные дорожки между подстриженными тисовыми изгородями, пруд с толстыми золотыми рыбками, фруктовый сад, обнесенный оградой, дикий сад с цветущими весной миндальными деревьями, березовой рощей и колокольчиками, а лучше всего огороженный участок с руинами старинного аббатства. Вернону всегда хотелось в одиночестве все там исследовать, но это ему никак не удавалось. Остальную часть сада он изучал сколько хотел. Уинни всегда гуляла с ним там, но, так как по какому-то странному совпадению они каждый раз встречали второго садовника, Вернон мог играть сколько душе угодно, не обремененный излишним вниманием со стороны Уинни.
Постепенно мир Вернона расширялся. Двуединое божество Мама-Папа разделилось, превратившись в двоих людей. Папа оставался в тумане, но мама приобрела вполне конкретные очертания. Она часто стала приходить в детскую «поиграть с моим дорогим малышом». Вернон воспринимал ее визиты с серьезной вежливостью, хотя это обычно влекло за собой необходимость оставить игру, которой он занимался, и переключиться на другую, куда менее увлекательную. Иногда с ней приходили леди-гостьи, и тогда мама начинала тискать Вернона (чего он не переносил) и восклицать:
– Как чудесно быть матерью! Мне это никогда не наскучит! Иметь своего дорогого малыша!
Покрасневший Вернон, сопя, молча вырывался из ее объятий. Никакой он не малыш – ему уже целых три года!
Однажды, окинув взглядом детскую после выше-описанной сцены, Вернон увидел своего отца, наблюдавшего за ним с сардонической усмешкой. Их глаза встретились, и между ними возникло нечто вроде взаимопонимания и чувства родства.
– Какая жалость, Майра, что твой сын не похож на тебя, – говорили матери ее подруги. – Твои волосы так красиво выглядели бы на детской головке.
Но Вернон внезапно ощутил чувство гордости. Он походил на отца!
Вернон навсегда запомнил день, когда приходила американская леди. Прежде всего из-за няниных рассказов об Америке, которую, как он понял позднее, она путала с Австралией.
К десерту он спускался с благоговейным трепетом. Ведь если леди была бы в своей стране, она бы ходила вниз головой! К тому же она называла простейшие вещи очень странными словами:
– Ну разве он не милашка? Подойди сюда, беби. У меня для тебя коробочка сладостей.
Вернон робко принял подарок. Леди явно не понимала, о чем говорит. Никакие это не «сладости», а превосходная эдинбургская карамель.
Вместе с американской леди пожаловали два джентльмена – один из них оказался ее мужем.
– Ты сможешь узнать полукрону, мой мальчик, когда увидишь ее? – осведомился он.
Вскоре выяснилось, что полукрона предназначалась ему. Короче говоря, день выдался чудесный.
Вернон редко думал о своем доме. Он знал, что его дом больше дома викария, куда его иногда водили пить чай. Но Вернон редко играл с другими детьми и тем более ходил к ним домой. Поэтому, когда гостей водили по дому, слова американской леди явились для него откровением.