Хлеба и чуда (сборник)

Валера мечтал стать космонавтом-испытателем, но не прошел в военное училище по зрению и годам. Школу он окончил в двенадцать лет одновременно с «нормальным» братом Степаном (старшим в троице послевоенных братьев). Вместе они поступили в пединститут.

Степа в отчаянии писал из Ленинграда родителям: «Мама, папа, заберите отсюда Валерку, пожалуйста, он все везде забывает и ничего не умеет, в общежитии над ним смеются! Вчера сварил суп, и я нашел в супе свой грязный носок!!!»

Валера оправдывался в письме: «… это случилось потому, что Степа куда-то засунул столовую тряпку, и я взял первую попавшуюся, чтобы помешать суп, поварешка была горячая. Я немножко зачитался и не заметил, как носок нечаянно упал в кастрюлю с супом (а пусть Степа не бросает свои носки где попало!). Мамочка, не волнуйся, я изо всех сил стараюсь быть внимательнее… Папа, я учел твои замечания, Степа зря жалуется, что я не занимаюсь спортом, мы с ним часто играем в теннис».

Игру в настольный теннис любила вся семья. Собираясь как-то в спортзал, братья попадали от хохота на пол, когда Викша спросила: «Опять в пенис иглать?», хотя ничего смешного в обмолвке, по-моему, не было.

Я обижалась за сестренку, если кто-то смеялся над ее детским произношением. Сумку она называла «сункой» (от слова «сунуть»), вазелин – «мазелином» (тоже логично), густую сметану, взбитую с земляникой, – «мечтаной».

Лучше всех домашних понимая ее, я не могла разгадать, что означает слово «казиказяйки». Викша подняла пальчик вверх – смотри, и это оказались стрекозы, парящие над бабушкиными цветами.

– У них кылыски (крылышки), лучки и паття (ручки и платья). Они холосые силавечки.

– Человечки? – удивилась я… и замерла. Под золотыми стрекозьими крыльями отчетливо мелькнуло человечье лицо. Крохотное, с мерцающими клетчатыми глазами, оно успело улыбнуться мне.

Казиказяйки, стрекозы-хозяйки… Дюймовочка… феи, эльфы? А может, и Носов ничего не придумывал, и всюду в цветах, травах, листьях, живут невидимые коротышки?!

Задыхаясь от невероятного открытия, я побежала искать Алешу. На зов он откликнулся неохотно. Выслушав, по обыкновению, обозвал меня врушей, но потом пошел и терпеливо разобрался в Викшином лепете. Не стал смеяться над малышкой (это ж не я) и так же, как я, переспросил:

– Человечки?

– Силавечки.

– А разве крылатые человечки бывают?

– Есь, казиказяйки вон, – сестренка задрала голову и махнула рукой стрекозам.

Тщетно я до рези в глазах вглядывалась в «крылатых человечков», напрасно, ползая, извозила в земле и зелени сарафан, – солнечные города спрятались от меня. За обедом я не утерпела и спросила дедушку:

– Деда, как ты думаешь, коротышки существуют?

– Что за коротышки?

– Незнайка, Винтик со Шпунтиком, Пачкуля пестренький…

– Пачкуля – это ты, – проворчала бабушка, но дед не стал шутить:

– Если ты веришь в них, значит, существуют.

– А крылатые человечки?

Алеша презрительно скривился:

– Ребенку поверила!

– Силавечки холосые, – сдвинула бровки Викша.

Дедушка, смеясь, подхватил ее на руки:

– Пойдем-ка баиньки, мудрый мой несмышленыш!

Когда сестренка уснула, я кое-что заметила в саду. В зарослях ирисов голубела рубашка Алеши, и, конечно, я подкралась с огорода посмотреть, чем он там занимается. А вот чем: осторожно придерживая на ладони стрекозу, мой почти десятилетний дядька сосредоточенно изучал ее сквозь дедушкину лупу.

В огород пришел дедушка с ведрами и понятливо шепнул:

– Человечков разглядывает.

Шепнул-то шепнул, но громко.

Дедушка оглох после контузии в бою под Ржевом и носил слуховой аппарат, который в шутку называл «соловьем-разбойником». Не всегда исправное устройство имело обыкновение пронзительно свистеть в самый неожиданный момент. Например, на совхозных собраниях. Народ к свисту привык, и, если кто-нибудь чужой начинал возмущаться, его успокаивали: «Не обращайте внимания, это «соловей-разбойник» Александра Степановича хулиганит».

Алеша обернулся и тоже отправился за ведром.

– Деда, а почему ты назвал Викшу мудрым несмышленышем?

Он усмехнулся в усы:

– Ты тоже еще бываешь мудрым несмышленышем, и Алеша, гляжу, пытается вспомнить.

Дед явно увильнул от ответа. Мы молча таскали воду: я – пластмассовым ведерком, Алеша – цинковым ведром, а дедушка – двумя на коромысле. Вопросов только прибавилось, но я трудилась молча и за работой забыла о мудрых несмышленышах.

К 1 сентября цветочный садик опустел. Бабушка, как всегда, раздала цветы соседским ребятам. Бывало, ученики дарили ей букеты с ее же ирисами, какие в деревне не росли больше ни у кого.

Составили красивый букет и мне. Я подарила его первой учительнице и была полна приятных надежд, но очень скоро разочаровалась в учебе. Нет ничего ужаснее, чем учиться в школе, где твой папа работает директором, мама с бабушкой – учителями, а дедушка вообще начальником над всеми школами района – инспектором отдела народного образования.

Туда не ступи, сюда не лезь, это не вздумай, то не смей! Нет, школа мне категорически не нравилась.

Семья