Хлопок одной ладонью. Том 1. Игра на железной флейте без дырочек

Молотов смотрел в потолок индифферентно, ему хватило предыдущего урока, Каганович торопливо писал в большом блокноте, Ворошилов надувал щеки, Вознесенский едва заметно улыбался. Ему, единственному здесь, позиция и спокойная убедительность речи Шестакова понравилась.

Да они и были представителями одной страты. Сталинские выдвиженцы, технократы без опыта партийной борьбы, но с мозгами. Шестакову — сорок два, Вознесенскому — тридцать пять. К их кругу относились и Косыгин, и Устинов, и еще десяток представителей «молодой гвардии», которые и смогли продлить существование социализма на лишние сорок лет. Но — по падающей кривой.

Шульгину всегда было интересно, в теле наркома — особенно, а можно ли было все же сделать эту «кривую» — восходящей? Моментами казалось, что да, но только моментами. С этим «человеческим материалом», по выражению Бухарина, — безнадежно. Система негативного отбора действовала безукоризненно. Раз запущенная в восемнадцатом году, она не могла быть пресечена даже тотальным террором. Он знал это на примере пусть только и своего небольшого наркомата. Посадить или расстрелять за явный саботаж или воровство — можно. За лень и глупость — тоже. Но заставить совсем иначе ориентированных людей быть энтузиастами и творцами — никак не получится.

Помочь десятку истинно талантливых людей делать, что они хотят и могут то, — это возможно. Но для этого придется опять же, по законам этого времени, вывести за скобки, то есть попросту уволить с «волчьим билетом»[80], или для надежности посадить в сотню раз больше.

Потому что тысячи, миллионы людей, кормящихся под сенью академика Лысенко или Первого маршала Ворошилова, при нормальной конкуренции должны обратиться в то, что они есть по сути — в лаборантов и старшин-сверхсрочников. Если же их оставить на местах, то, невзирая ни на какие уговоры и понукания, они будут душить и давить все шевелящееся своей тупой, нерассуждающей и потому бессмертной протоплазмой.

— И что же вы скажете окончательно, товарищ Шестаков? — спросил Сталин, остановившись прямо напротив него, а Сашку вдруг чуть не разобрал смех. То Андрей был Сталиным, и они смотрели видеозаписи его в этой роли, теперь ему в чужой приходится отвечать на вопросы так же выглядящей личности, могущие стоить головы при неверном ответе. А вот если бы их удалось совместить — Новикова-Сталина и Шульгина-Шестакова. Чудесный бы вышел политический тандем! И Берестин — Верховным Главнокомандующим. Тогда бы мы всем показали!

Но сейчас не тот случай. Сейчас вопрос уже поставлен, а если ответ будет неверен? И на этот случай Сашка уже все предусмотрел. Прыжок со стула, парализующий удар тому, кто вздумает преградить путь, Сталина сбить с ног, затащить в комнату к Валентину, повернуть ключ в замке. А там или сорваться на Валгаллу, или с пистолетом через кремлевские коридоры на свободу. До Столешникова, Трудно, но реализуемо при некоторой доле везения.

— Окончательно, товарищ Сталин, я не могу сказать ничего. Не моя компетенция. Общие соображения я вы сказал и написал. Дальше — как вы решите.

— Это — неглупо сказано, — сочувственно покивал головой вождь. — А товарища Ворошилова, как вы считаете, нам уже пора уволить?

Четко сообразил Иосиф Виссарионович. Про Молотова, про Кагановича не спросил, а здесь — в самую точку.

Ну, отвечай, нарком, вообразивший себя умнее Политбюро и почти вровень с продолжателем дела Ленина на современном этапе.

Как ответишь?

— Считаю — пора, товарищ Сталин!

Красный от злобы и страха (наверняка ведь все заранее согласовано!) Климент Ефремович сломал в пальцах толстый красный карандаш, Молотов протирал платком пенсне, Каганович впал в задумчивость, Вознесенский с интересом ждал продолжения мелодрамы. Его лично она пока не касалась.

— Объяснить сможете?

— Смогу! — Шестаков сделал движение, чтобы встать, Сталин трубкой указал — сидите.

— Попросим — объясните. Предпоследний вопрос — кого на месте товарища Ворошилова видите? По поводу товарища Ежова вы нам раньше хорошо предложили.

А сейчас?

Сталин наверняка ждал, что Шестаков или замнется, или назовет фамилию кого-то из молодых, успешных, до сих пор не подвергнутых сомнению комкоров и командармов. Своего круга и своего образа мышления. Живых и приличных маршалов у вождя уже в запасе не осталось.

— Апанасенко Иосиф Родионович.

Это была бомба. Даже две. Одна Ворошилову, вторая Сталину. Или же — от двух бортов в середину!

Прежде всего, комкор Апанасенко принадлежал к клану «конармейцев», каждого из которых Сталин знал лично с Гражданской войны, которые пользовались его полным доверием и никто из них под каток репрессий не попал. Разве что совсем незначительные фигуры, да и то по ошибке.

Во-вторых, среди «армейской интеллигенции» он слыл чуть ли не самым некультурным и необразованным. Даже Ворошилов в сравнении с ним мог считаться аристократом, эстетом. Так что в устах Шестакова такое предложение выглядело более чем странно. Похожим на издевательство. Мол, Ворошилов глуп, так поставьте на его место совсем уже дуболома.