Хлопок одной ладонью

После инструктажа он прямо в кабинете начальника переоделся в неброский москвошвеевский костюм, и черная «эмка» из глухого внутреннего двора отвезла его в одноэтажный, дореволюционной постройки домик, из которых по преимуществу и состояли три центральные, сравнительно культурные (с булыжной мостовой и тротуарами, выложенными красным кирпичом) улицы краевого центра.

Зато зелень в городе была совершенно невероятная для северянина. Огромные тополя-белолистки, масса акаций, тоже нечеловеческих размеров, само собой — аллеи каштанов. В каждом почти дворе — шелковицы (по-местному — тутовник), похожие на баобабы, фруктовые сады, да еще и заросли диких маслин (они же — лох серебристый). Все это великолепие весьма умеряло летнюю жару, для москвича (и бывшего петербуржца) в ином случае почти непереносимую. А также защищало от регулярно дующих ветров и приносимой ими из астраханских степей тонкой песчаной пыли.

Лихарев сразу же отметил, что даже в солнечный полдень можно пройти город насквозь, от железнодорожного вокзала до Осетинской поляны (где помещался ипподром и скаковые площадки территориальной кавалерийской дивизии), ни разу не выйдя из тени на освещенное место.

Это ему понравилось. Как и многое другое.

Не зря об этом городе-крепости-парке с пиететом отзывались Пушкин, Лермонтов, Толстой, Грибоедов и многие другие, волей или неволей занесенные сюда в годы тех еще Кавказских войн.

А причина появления здесь Лихарева была по-своему интересна.

Товарищу Сталину, разобравшемуся с ленинскими соратниками и большевиками-интернационалистами, вдруг взбрела в голову идея свернуть никогда не нравившийся ему проект Союза Советских Социалистических Республик и возвратиться к идее унитарного государства. Предчувствовал он, очевидно, во что такой «федерализм» и «коренизация кадров»[58] может вылиться. Потому и решил, вначале в виде эксперимента, учинить новое территориальное образование, от Ростова до Закавказья, по типу наместничества прежних времен, в котором будут сохранены только «культурные автономии» (как он и предлагал Ленину в свое время), руководство же «областей» (область Войска Донского, Кубанского, Терского, Тифлисская область и т. п.) будет назначаться исключительно исходя из деловых качеств, без всякой привязки к национальности. Притом — с непрерывной ротацией, чтоб не обрастали связями.

Способную же молодежь обучать в университетах, вузах, военно-учебных заведениях по всей РСФСР исключительно на русском языке, после чего направлять на работу в любую точку страны исходя из целесообразности. Как это и делалось с детьми представителей «туземной элиты» в царское время.

А почему и нет? Грузин Багратион и армянин Лазарев считались русскими полководцами, армянин Шаумян руководил Бакинской коммуной, грузин Орджоникидзе — тяжелой промышленностью, немец Кауфман — Туркестаном, а вообще неизвестно кто по происхождению генерал Хорват — КВЖД, то есть фактически Маньчжурией (или, как тогда любили говорить, — Желтороссией).

С целью реализации этой смелой идеи и был прислан в Ворошиловск новый сатрап. Именно этот город решено было сделать новой столицей, отчего-то не Ростов, не Краснодар, даже не великолепный Тифлис. Так вот вождю благоугодно было распорядиться. Возможно потому, что за все двести лет истории никаких политических провинностей за городом не числилось, и даже аллюзий[59] у вождя он не вызывал. А то, что далекий форпост пребывал в чести в свое время у Екатерины Великой, Потемкина, Суворова, самого Николая Первого, приказавшего учинить здесь центр Кавказского края, Сталину, по странным, извилистым ходам его мысли, весьма импонировало.

Лихареву предписывалось наблюдать за ходом процесса и деятельностью партгосчиновников, незамедлительно докладывать лично вождю, поверх всех инстанций и не утаивая ничего, ни негатива, ни позитива. Как есть. А также в корне пресекать враждебные вылазки и происки. В основном — националистические и шовинистские. Руками местных, на то поставленных учреждений.

Таким образом Иосиф Виссарионович как бы отомстил верному помощнику за чересчур независимое поведение в интриге вокруг Шестакова — Ежова — Заковского. Или, наоборот, решил попробовать его на роли «серого кардинала-иезуита», чтобы в будущем вознести на какой-то весьма высокий пост. Члена Политбюро, например, или наркомвнудела, если Заковский разонравится.

Однако к тому времени у Валентина созрели уже собственные замыслы. Совершенно как Остапу Бендеру, ему надоело строить социализм, пусть даже в отдельно взятой стране, а тем более — в сталинском варианте.