Хлопок одной ладонью

В случае необходимости Иван Иванович мог бы и совсем оторваться от погони и организовать такую «подставку», что черный «Делоне Бельвилль» вообще в ближайшие сутки никуда бы не поехал, разве только на буксире или с помощью эвакуатора, но в теперешние планы это не входило.

Самое то, когда противник все время тебя отслеживает на грани прямой видимости, но, хоть из штанов выскакивай, достать не может.

По крайней мере, на морально-политическом состоянии и боеспособности неприятеля это сказывается далеко не лучшим образом.

Но город рано или поздно кончится, и обе машины выскочат на трассу, там же все будет зависеть в первую очередь от мощности движков и готовности участников гонки «победить или умереть».

— Может быть, пора уже и представиться? — осведомился пленник Шульгина, подтверждая своим вопросом укорененность в европейской культуре, когда машина вышла на прямую и скорость перевалила за сто двадцать.

— Думаю — успеется, — не поворачивая головы, бросил Сашка, аккуратно обгоняя колонну большегрузов, дымящих дизельными выхлопами из высоко поднятых над кабинами труб.

«Князю» явно неудобно было сидеть со стянутыми за спиной руками, да еще и крест-накрест пристегнутому к креслу ремнями безопасности. Но ничего, потерпит.

Убрав левую руку с руля, Шульгин прямо сквозь нагрудный карман два раза надавил тангету рации, работающей на не используемых в этом мире частотах.

При пленнике он не хотел демонстрировать свои технические возможности, поэтому послал Сильвии только вызов на связь. Она тут же ответила. Капсула телефона и микрофон находились у него на одном тонком проводке, идущем от уха за воротник, почти невидимом, и говорить и слушать он мог вполне свободно.

— Нормально едем, — сказал Сашка, словно обращаясь к своему соседу, а то и просто в пространство. — Никто не помешает, минут через пять на поворот к перевалу выйдем, а там поспокойнее будет… И руки я тебе развяжу, — добавил он, чтобы его слова имели какой-то внешний смысл. — А дружки твои, как думаешь, за моими еще гонятся или отстали? — Этот вопрос был к обоим собеседникам сразу. И вообще весь разговор ему на ходу приходилось импровизировать таким образом, чтобы и Сильвия получала необходимую информацию, и собеседник, ничего не заподозрив, тоже отвечал на интересующие их вопросы.

— Гонятся, — ответила Сильвия. — Сидят плотно. Ты, если подтормозишь чуть-чуть, как раз нас мимо себя на перекрестке пропустишь. И включайся. На площадке перевала как раз удобное место.

— Мои — не отстанут, — подтвердил пленник. — Их в машине четверо, и вооружены по-настоящему. Если ваши сами не остановятся, через Учкекен все равно не проедут. И плохо все может кончиться.

— С чего ты взял, что они через Учкекен собираются? Им там делать нечего. Верхнениколаевский не хочешь? Надо будет — казаки помогут. Уже моим. И дорога там хоть и неважная, но нашим целям больше способствует. Возможностям «Медведя» — тоже.

«Князь» увял. Названный Шульгиным вариант маршрута сильно сбивал его шансы. Да и вообще он уже понял, что все идет по каким-то другим, непредусмотренным и неизвестным правилам. Информатор сообщил, что к Маштакову приехали неизвестные, по всем признакам — русские люди, вдобавок на машине с московскими номерами. Зачем, почему — кто его знает. Пока еще не имея в виду ничего серьезного, Шамиль велел сгонять, узнать, что и как, расспросить, если ничего серьезного — так и пару бутылок распить по законам Кавказа. А тут вдруг такое.

Ссылка на неизвестного Ибрагима отчего-то произвела на Шамиля серьезное впечатление. Хотя какой там «Ибрагим» — в стиле поведения захватившего его человека «князь» сразу признал железную руку российских спецслужб. Именно тот самый сплав показной мягкости и дружелюбия с беспощадной, ни перед чем не останавливающейся, если обстановка требует, жестокостью, которую кавказские горцы ощутили еще во времена Ермолова.

«Нас не трогай, мы не тронем, а затронешь — спуску не дадим!» Старая, но не потерявшая актуальности русская солдатская песня. И ведь не давали, несмотря на очевидную слабость, вялость, даже как бы трусливую покорность почти каждого отдельно взятого русского человека. В сравнении с пружинистой силой, агрессивной гордостью и прочими мужскими достоинствами даже самых неуважаемых, в сравнении с адыгами, племен Восточного и Западного Кавказа.

А то, что эта песня с одинаковым чувством исполнялась на бородинских флешах, твердынях Порт-Артура или в азиатских походах Скобелева, никакого отношения к теоретической геополитике не имела. Откуда неграмотным русским мужикам в мундирах с высокими воротниками или белых гимнастерках понимать про геополитку?

— Так ты, кажется, познакомиться хотел? — спросил Шульгин, не выходя из связи. — Меня Ричард зовут. Даже — сэр Ричард, если угодно. Это к тому, что ты сейчас меня российским полицейским вообразил. Нет, тут другая игра. А ты кто?