Хлопок одной ладонью

То, о чем говорил Ляхов, само по себе не противоречило фактам. Все это имело место, причем каждое по отдельности событие и его возможные трактовки не выходили за пределы «легенды». Происходили эти события вполне спорадически, между ними не просматривалось заранее срежиссированной связи. И Маштаков, и Розенцвейг являлись как бы незаинтересованными свидетелями, или фигурантами по делу.

Сам Ляхов и его дружок Тарханов тоже, по крайней мере до последнего момента, не имели возможности организовывать таинственные и непонятные явления, другое дело, что они чересчур часто оказывались «в нужное время и в нужном месте» и вели себя слишком эффективно, да и эффектно тоже. Но проще списать это на роковое стечение обстоятельств и их личные незаурядные качества. Чекменев ведь не зря чуть не с первого дня знакомства присматривался к тому же Ляхову весьма пристально, да и Тарханова потянул вверх не просто так.

Увидел в нем исполнителя с высоким потенциалом. Как когда-то князь в нем самом.

Правда, сейчас в поведении Ляхова отмечаются очередные странности. Изменилась манера поведения, даже фразы строит не совсем так, как раньше, и вообще наличествует в нем своеобразная отчужденность. Непосредственности меньше, вместе с развязностью ощущается некая зажатость. Вроде как исполняет он отрепетированную, но чем-то ему неподходящую роль.

Это можно объяснить и тем, что так оно и есть на самом деле. После продолжительных бесед с посланцами «иного мира» он умом (или корыстным расчетом) согласился принять на себя некую функцию, а вот душа до сих пор протестует.

Но он собрался назвать некие имена, людей, по его мнению, подходящих для восприятия и осознания вновь возникших обстоятельств, пригодных для работы с полным знанием дела. Пусть скажет. Когда в деле возникают конкретные персонажи, это уже что-то.

— Прежде всего, по определению, это я и вы.

Затем — Сергей, он первый увидел тот, «советский» мир, значит, имеет к нему определенное сродство, пусть даже ментальное. И он был рядом со мной с первого дня. Везде. И вы ему, насколько я понимаю, доверяете. Далее — Розенцвейг, примерно по тем же основаниям. Он сам видел материальные следы «другого Израиля», держал их в руках и читал тамошнюю прессу.

Маштаков. Без него не обойтись никак, он наша единственная научная сила, теоретик и практик сверхчувственного знания. Умен, азартен, а кроме того, в своем качестве Железной Маски, тайного узника, недоступен чужому влиянию, следовательно, безопасен и управляем.

Максим Бубнов. Своего рода транслятор-коммутатор между нами, людьми малообразованными, и Маштаковым. Его инженерный и врачебный талант, организаторские способности, а также офицерские и человеческие качества вы оспаривать не будете? Был в том мире, профессионально работал с некробионтами, в порочащих связях не замечен. Так?

Майя Бельская…

Здесь, по мнению Чекменева, Ляхову следовало бы сделать хоть маленькую заминку. Он ждал, что имя дочки прокурора будет названо, но — в конце списка, и Вадим, называя ее, должен был бы учесть, что предложение этой кандидатуры способно вызвать неоднозначную реакцию. Но Ляхов сохранил прежний ровный, слегка даже академический тон, словно бы не связывали их никакие личные отношения. Несколько странно…

— Майя Бельская, тоже умна, образованна, с подходящим образом мыслей, участник нашей экспедиции, умеет выдвигать и отстаивать парадоксальные идеи, ничему не удивляется. Отважна. Имеет определенную спецподготовку. А также полезна своими родственными и другими связями.

«Это уж точно, — подумал Чекменев, — связи у нее обширнейшие. В случае необходимости ее можно внедрять в любое аристократическое, и не только, общество и рассчитывать, что закрутит голову и собьет с панталыку любого. И никто не догадается об истинной подоплеке ее действий. Не была бы она именно Бельской, завербовал бы ее в свою контору еще пять лет назад. А вот сейчас кто кого завербовал, она Ляхова или он ее? Или, как говорил один остряк: „Она ему встретилась, а он ей попался“?»

— И последний по времени, но не по существу — капитан Уваров. Я с этим парнем плотно поработал, он вполне годится…

Это имя Чекменева удивило. Как-то оно не ложилось в схему, которую он сам для себя начал выстраивать. И даже слегка ее разрушало.

— Отчего вдруг Уваров?

— А вы можете сейчас резко повернуть из потока направо, на Дмитровку? И чтобы никто у нас на хвосте не удержался? — в той же ровной тональности предложил Ляхов. — Ну, быстро!

Повинуясь императиву, Чекменев сделал то, что требовалось. Очень рискованно рванул машину, внес некоторое смятение в ровное движение законопослушных водителей, под скрип тормозов и возмущенные гудки воткнулся почти что в лоб выезжающим на Страстной бульвар автомобилям, едва-едва успел всунуться в открывшийся справа просвет.

— Да что ж вы делаете, так и убиться можно, — в сердцах едва не выматерился Чекменев.