Хлопоты ходжи Насреддина

Леонид Резников Хлопоты ходжи Насреддина

Памяти Леонида Соловьева

Глава 1. Мираб

Мерный цокот копыт негромким дробным эхом отскакивал от серых боков скал и скатывался в узкое ущелье, по краю которого проходила натоптанная, вытертая тысячами ног тропа перевала. И вот на тропе возник путник, ведший за собой ишака. Путник был невысок ростом, худощав, но жилист. Его плечи покрывал вытертый, выгоревший под жаркими лучами восточного солнца халат. Его видавшие виды свободные холщовые штаны и рубаха трепыхались на слабом ветру. Серая одежда путника вобрала в себя пыль тех дорог, где ступала его нога. Седина обильно обелила его короткую бороду, но стариковская слабость еще, судя по всему, ему была не ведома. Путник вышагивал бодрой, весьма легкой походкой привыкшего к долгим переходам человека. Верный ишак не отставал от хозяина, труся рядышком и качая головой.

Каменная тропа пошла под уклон. Перевал заканчивался. И вправду, за следующем изгибом тропы путнику открылся вид на дивную горную долину. Он остановился, прищурился от ярких лучей полуденного солнца и вгляделся вдаль. Ишак замер, закрыл глаза и повесил голову. Старое животное каждую секунду нечаянного отдыха тратило на то, чтобы вздремнуть и набраться сил.

Путник долго смотрел вниз с высоты птичьего полета, озирая колышущееся море зелени с островками домов, полями, желтеющими еще не скошенными хлебами. По краю полей голубой лентой вились полноводный арык и, несколько левее, горная река, берущая бурное начало в ущелье. Шум горного потока давно манил путника – хотелось напиться, омыть лицо. И, разумеется, нужно напоить животное. Но путник все медлил, вглядываясь вдаль, будто его одолевали некие сомнения. Живые стариковские глаза оглядывали дома внизу – маленькие невзрачные коробочки и большие, основательные, двухэтажные. Среди них вздымался палец минарета. Путник действительно размышлял: о жителях этой долины, об их чаяниях и страхах, о несправедливости и сопутствующим ей болям и нищете. Ибо – старик в том ни минуты не сомневался, – несправедливость коснулась и этого благодатного уголка природы.

Старик вздохнул и погладил ладонью ишака меж ушей. Животное прянуло ушами и открыло глаза.

– Ну что, лопоухий? – сказал старик. – Пойдем посмотрим, что нас там ждет. Вовсе не уверен насчет еды для меня, но тебе-то уж точно улыбнется перекусить свежей травой и напиться чистой горной воды. Впрочем, напиться не мешало бы и мне. Начнем с этого.

Ишак понимающе закивал. Он был согласен со своим хозяином.

Вода в тыквах закончилась полдня назад, и не мешало бы пополнить ее запасы еще здесь, на перевале – кто знает, что их ждет внизу. Не исключено, что в этом селении торгуют и водой, а у старика в кармане завалялись лишь три медные монеты, которые следовало потратить с толком. Ведь сейчас торгуют всем, кроме дорожной пыли и докучливых мух, которые просто никому не нужны. Всегда найдется тот, кто приберет к рукам ничейное, то есть, общее, дарованное богом всем людям, и постарается на нем нажиться. Вода же на Востоке дороже золота, и потому ее прохладное журчание всегда можно обратить в звон золотых монет.

Старик потянул ишака за собой, и тот вновь зацокал копытами. Шум воды все усиливался, и вскоре путник вышел к подножию небольшого водопада, пенистые воды которого низвергались с высоты метров пяти-шести. Здесь водопад за многие сотни лет выточил себе удобное округлое ложе, в котором прозрачная чистейшая вода крутилась водоворотами, успокаиваясь и теряя пенные буруны. Дальше она порогами устремлялась вниз, в долину, кружа меж камней и весело скача по невысоким порожкам.

По ту стороны каменной чаши, на другой стороне реки, росла старая ива, купавшая свои гибкие ветви в ледяных водах. Под ивой стоял основательно сколоченный топчан с резными ножками. На топчане в тени ивы дрых толстый человек. Храп его едва ли не перекрывал шум водопада и сотрясал листву, нависавшую над его головой. Но стоило старику приблизиться к воде, как храп внезапно стих, и человек на топчане, потянувшись, сел.

– Э, эй! – крикнул он путнику, чей ишак припал губами к воде и жадно вбирал ее. – Ты чего это?

– Салам алейкум. Что вам, почтеннейший? – спросил старик, утолив жажду тремя горстями воды.

– Ты пьешь мою воду. Плати! – Толстяк не ответил на приветствие, пыхтя, слез с топчана, доковылял до самой воды и требовательно выставил ладонь.

– Твоя вода? – удивился старик, между тем наполняя одну за другой выдолбленные тыквы.

– Да, моя. Я мираб1! – гордо сказал толстяк.

– Горшечник делает своими руками посуду, – взялся рассуждать старик, затыкая очередную наполненную им тыкву пробкой, – и продает ее. Земледелец растит рожь и овес; кузнец делает ножи, серпы, подковы. Пекарь готовит хлеб. О мираб, неужели эту реку сделал ты?