Хлорофилия

– Душевно благодарю, – с чувством произнес Годунов. – Папаша, ты береги Савелия. Я вижу, ты все можешь. Освобожусь – я тебя найду. Я – Гарри Годунов, я добро помню.

Глядя в немного перекошенную спину товарища, Савелий подумал, что верит ему во всем, кроме одного: он не верит, что товарищ быстро вернется.

– Хороший у тебя друг, – сказал Муса, когда они остались одни.

– Это вы мой «друг», – сухо ответил Герц. – А Гарри… Мы с ним…

– Не цепляйся к словам, – мягко возразил Муса. – Я никому не «друг». Я давно вышел из системы. Ты о Гарри теперь не думай. Тюрьма – не самое плохое место. Ты теперь о себе думай.

– Нечего думать, – мрачно произнес Герц. – Думай не думай – мне конец. Завтра меня проверят. Я, конечно, мякоть ложками не жрал, но… Всем моим людям из редакции тоже предложат пройти проверку. Скорее всего большинство откажется. Я тоже откажусь… Но это не главное.

– А что для тебя главное? – осведомился Муса.

Савелий набрал в грудь воздуха, чтоб ответить, но вошел мрачный сержант. Сделал знак.

– Пошли отсюда, – сказал Герцу старый преступник, и стало ясно, что он покидает стены участка с облегчением.

«Стюардессы» выдали очаровательные прощальные улыбки.

– Благодарим за посещение, – мелодичным голосом произнесла одна из них. – Если у вас есть претензии по существу беседы или к внешнему виду наших сотрудников либо предложения и пожелания…

– Перестань, дочка, – прервал ее Муса. – Все было прекрасно.

Они направились к машине.

– Я все-таки не понял, – тихо спросил Муса. – Почему ты решил, что тебе конец?

– Потому что не верю в их проверки, – угрюмо ответил Савелий. – В анализ крови и прочее. Какой, к черту, анализ крови, если они по выдоху могут определить, врет человек или нет?! Думаю, анализ крови – сказочка для дураков. С их техникой они любого травоеда вычислят за сто метров.

– Правильно думаешь, – одобрительно кивнул Муса. – Куда тебя отвезти?

– Куда? – Савелий задумался. – На работу.

«Друг» лихо рванул с места.

– Значит, для тебя главное – работа?

– Нет. Главное – семья. И ребенок.

– У тебя есть ребенок?

– Будет.

– Что-то ты как-то… без восторга.

Герц помолчал и спросил:

– Слышали про зеленых человечков?

Муса наклонил голову вбок и посмотрел на Савелия с интересом:

– Кое-что слышал. Значит, у вас…

– Да.

– Жена знает?

– Знает.

– И что вы решили?

– А что тут решать? Если он родится зеленым, тогда и будем решать. Но в любом случае – не отдадим. Пусть он будет зеленый, синий, фиолетовый – я не отдам своего ребенка.

– Э, – грустно вздохнул Муса. – Ты не понимаешь. Придут вооруженные люди – и отнимут. Окажешь сопротивление – посадят. И жену твою посадят. Выбьют твои модные красные зубы, дадут десять лет – и до свидания. Никто за тебя не заступится.

– А вы? – спросил Герц.

Муса сильно удивился:

– При чем тут я? Ты сам сказал, что тебе конец. Зачем я буду заступаться за человека, если он хватает себя за волосы и кричит, что ему конец?

– Я кричу, потому что не вижу выхода.

Старый злодей ничего не ответил.

– Здесь лучше повернуть, – сказал Савелий. – На проспект Константина Эрнста. Так ближе.

– Повернем, – ответил Муса. – Только сначала заедем в одно место. Посидим, поговорим спокойно. Я люблю, когда можно посидеть и поговорить спокойно…

– О чем? – Савелий напрягся.

– О жизни, – сурово ответил злодей. – Это будет на третьем этаже, но ты не волнуйся.

Они долго ехали, удаляясь от центра. Проскочили шестое и седьмое транспортные кольца. Свернули со скоростной эстакады, углубились в массивы, тесно застроенные дешевыми железобетонными башнями времен первых лет стеблероста. Теперь, спустя годы, здесь было совсем мрачно. На одном из перекрестков колесами вверх лежал сожженный мусороуборочный комбайн. Возле кабин уличных соляриев маячили группы небрежно одетых людей с бледными лицами. Здесь глазам Савелия предстали результаты упорной борьбы правительства с травоядными гражданами: каждый местный стебель был обнесен пятиметровым забором из сверхпрочного углепластика. Как утверждали китайские изготовители, сей уникальный материал не поддавался насильственным воздействиям – ни разбить, ни разрезать, ни расплавить, – но сейчас Герц увидел, что в заборах пробиты, прорезаны и проплавлены дыры, достаточные для проникновения любого страждущего.

Подкатили к одной из башен – стены покрыты плесенью, окна первых пяти этажей заложены кирпичом либо вовсе грубо замурованы. Пахнущий пищевыми отходами вестибюль имел вид магазина, под грязным стеклом убогих витрин – сплошь бутыли и фляги с питьевой водой. Увидев Мусу, лохматый продавец вышел из прострации («У парня типичный отходняк», – догадался Герц) и отвесил уважительный поклон.

– Лифт не работает, – предупредил Муса.

– Ничего страшного, – ответил Савелий, немного покривив душой.