ХМАРА

 -А это-то вы откуда знаете?

 -Поживешь с моё, многое понимать начнешь. Вокруг во злобе неудержной все идолы древние побиты, поколоты, кости древние разбросаны. Дух разочарования над местом витает. Я ж говорю тебе, ищет он что-то, ищет. Магические вещи и знания в руки просто так не даются. Пусть ищет. А ты побегай пока, побегай. Одежку свою поколь у меня оставишь. Я тебе смену с кожи змеюк подколодных приготовила. С виду она, одежка-то, правда, неказиста, сразу и не спознаешь- пахарь ты, аль кузнец, но пошита добротно. А уж о прочности я и говорить не буду, сам знаешь. Ой, что это я? Отколь тебе знать - то?! Одним словом, ножа и стрелы не боись, меча остерегайся, но случись что - выдержит. По утру в путь -дорожку и отправишься.

 На том и порешили.

 

 Убытие моё не заладилось с самого начала. То котенок, прибежавший из леса, щетинился на меня и фыркал, а затем и вовсе тропиночку мою вдоль и поперек избегал; то внезапно с запада наползла туча, и дождь хлынул; то волкодлаки завыли тоскливо так, настойчиво. Яга лишь сокрушенно головой качала, да помалкивала. Про котенка-то я и так понял: не хочет он меня пускать, недаром тропку исследил, а затем прибежал ,на руки просится, виновато так об ногу трется.

 А волкодлаки и впрямь не на шутку расшалились: воют и воют, отродясь здесь такого не слыхивал, и не в два голоса, как прошлый раз, а стаей, в дюжину рыл.

 -Спозднились мы малость, - Матрена Тихоновна повертела в руках ухват, словно собираясь вытащить из печи фыркающие духовитым паром чугунки и чугуночки, коими был заставлен весь печной под, но, видимо, затем передумала и, аккуратно поставив его рядом с кочергой, продолжила. - Вишь, только вечереет - солнце из-за горизонта еще лик кажет, а тьма наползает серая, туманистая, злая, лес укрывает фатою черною. Не к добру это. И я, как на грех, охранные зелья лишь с утра варить сподобилась. Но ничего, ничего, - (это она, глядя на мою кислую рожу), - образуется. Утро вечера мудренее, нам бы только до утра продержаться. Тайком в дверь не войдут, мной заклятие на непрошеного гостя наложено, а напасть, чай, не осмелятся. Вечер в полночь перевалится, а там и рассвет, утро солнечное. Охранные и обманные зелья сготовлю, все сделаю, как уговаривались. Токмо тропка прямая теперь тебе заказана. Котик-то мой, почитай, недаром тебя на неё пускать не отважился. Видит, значит, беду неминучую. Пойдешь тропкой окольною. А к дядьке лешему уж в другой раз зайдешь. Из ларца злат монет в карман понасыпь. Много не бери, но не думай, что это я из жадности. Мне-то злато в лесу не требуется, держу для заезжих путников. Но и тебе много не надобно. Золото- оно зло притягивает. Спознает кто, что у тебя золотишко водится, и жди беды. Так ты уж возьми на пропитание и на крышу над головой, не более, да прежде чем расплачиваться - присмотрись, за что сколь платить следует. Меру во всём знай.

 Я благодарно покивал головой и сделал все как велено. Из большого кованого сундука (тоже мне ларец, уж скорее ларь зерновая), насыпал себе в карман полную пригоршню полновесного золота, серебра тусклого жменю и дюжину медяков с королевским вензелем. Разгрузку* с дюжиной магазинов, с пятью гранатами и автомат Калашникова аккуратно в тряпицы уложил и замотал. Яга все это добро за печь запрятала и только тогда накрыла на стол. Ужинали молча. Все было рассказано, выговорено. На душе гадко - муторно. И ведь вроде не навек уезжаю, да и гостил от силы дюжину дней, а на душе грусть непонятная. Спать легли едва стемнело. Уснул сразу, как только голова коснулась подушки. Толи подушка такая заговоренная, толи замаялся за последние дни.

 Ночью снился все тот же сон: окровавленное плечо, сбившаяся на бок, простреленная в двух местах разгрузка, стонущий неподалеку пулеметчик и непрекращающийся грохот боя.

 - Засада! Ложись! - мой крик потонул в грохоте выстрелов. Радист Серега перекатом скатывается за куст и замирает в неподвижности. По его окровавленному лицу бежит пульсирующая ярко-алая струйка. Пули, словно крупный дождь, шлепают по камням совсем рядом. В груди горячо, каждый вздох отдаётся болью. Кругом царит смерть. Хочется вжаться в холодную землю и не подниматься, но за мной пацаны... Я должен прикрыть их огнем и дать отойти, вырваться из-под свинцового шквала. Но не могу. Руки налились неимоверной тяжестью. Пальцы, державшие автомат, разжались. Ну же! Но рот наполняется утренней росой напополам с кровью. Сволочи... Боль пронзает всё моё существо. Я поднимаюсь и из последних сил жму на курок. Длинная, бесконечно-длинная очередь. Каждый удар вздрагивающего автомата бьёт по сердцу. Вместе с последней выброшенной гильзой проваливаюсь в кровавую пустоту беспамятства. В багровой пелене растворяются разбросанные по полю трупы...

 Грохот разрыва прервал опостылевший сон. Еще один взрыв вывел меня из сонного оцепенения. Третий, самый мощный взрыв-грохот, заставил меня вздрогнуть и едва не раскатал избушку по брёвнышку.