Хмель-злодей

— Нет, нет, пан, не могу я, — Мотрона сдерживая себя, едва не кричала, отбиваясь от жадных рук хозяина. Несмотря на её протест, Богдан сгрёб девушку в охапку и втащил в комнату. После недолгой борьбы сорвал с неё одежду и, швырнув на кровать, жадно впился губами в молодое, давно влекущее его тело. Мотрона, обессилев, затихла и лишь застонала от боли, когда Богдан, не сдерживая себя, с силой вошёл в неё. Потом она лежала, отвернувшись к стенке, и тихонько всхлипывала. Богдан повернул её, поцеловал в холодные губы и, взглянув в синие, наполненные слезами глаза, грубовато сказал:

— Что у тебя в первый раз, что ли, что ты ревёшь?

— По жизни своей плачу, загубленной, — как будто невпопад ответила Мотрона, — недоброе предчувствую…

— Я женюсь на тебе, — Мотрона настороженно смотрела на Богдана, в её глазах читались сомнение и грусть. И он, поняв это, как бы поставил точку: — Моё слово — слово казака, верное слово.

— Жена у вас, пан Зиновий, и дети.

— Больна Анна, не протянет она долго. Ты подожди немного.

— Грех так говорить пан.

— Грех — не грех, а как сказал, так и будет.

Почти год приходил Богдан к Мотроне, до самого наезда подстаросты Чаплинского на хутор Суботов. И хотя чувствовал, что не любит она его, но сильный и жестокий, привыкший добиваться своего, не отступал.

— Что, заморил тебя Хмель? — Чаплинский щёлкал кнутом у кровати, где лежала больная Анна Сомко, — да ты не беспокойся, без твоих ласк он обходится, коль не можешь…с другой утеху нашёл, с помощницей твоей.

— Брешешь, ирод.

— Ты потише языком чеши, сучка квёлая, скоро муженька твоего в тюрьму закатаю. А тебя выброшу отсюда, хутор нынче мой стал.

Всегда спокойная, похудевшая от болезни, Анна повернулась и вдруг схватила лежавшую на тумбе у изголовья чашку и швырнула её в подстаросту. Чашка попала Чаплинскому в щёку, он бросился к Анне и замахнулся кнутом, но тут гибкая мальчишеская фигура мелькнула в воздухе. Андрей прыгнул ему на спину и обхватил за руки. Чаплинский тщетно крутился по комнате, пытаясь сбросить мальчишку, но это ему не удавалось, тот держался цепко. Наконец, он с силой ударил спиной о косяк двери, схватил упавшего сына Хмельницких — Андрея, и ударил кулаком в челюсть. Потом выбросил мальчишку в окно и закричал кому-то:

— Пороть сучёнка, сколько можешь!

Об Анне он уже забыл. Андрея запороли до смерти. Это был самый способный и самый ласковый из троих сыновей Богдана Хмельницкого.

— Выходи за меня замуж, — Чаплинский развалился в глубоком кресле, а Мотрона стояла перед ним, сложив по-бабьи руки, одну на другую, — а что? Я богат и при должности, Суботов пан Конецпольский мне отдал. Жены у меня нет, дочка замуж вышла. Обвенчаемся по обряду католическому, шляхтянкой станешь. Ты — баба красивая, родишь мне наследника.

Мотрона молча смотрела на подстаросту. И тогда тот добавил:

— А Хмель, полюбовник твой, скоро в тюрьму сядет, уж я позабочусь.

— Пан Зиновий — казак смелый и значный, не дастся он тебе.

— А, так ты его ещё защищаешь? Увидишь скоро, что с ним я сделаю.

Печальную картину застал Богдан, возвратившись из Варшавы, куда ездил с депутацией. Сына забили до смерти, жена не встаёт с постели, ей всё хуже, Суботов отобрал Чаплинский — привязался к какому-то пункту в документах. Сгоряча хотел Хмельницкий убить Чаплинского, но вовремя одумался, понимая, что в этом случае не миновать ему смертной казни. Зато Чаплинский арестовал Хмельницкого сразу.

— Вот, Хмель уже в тюрьме, а скоро и совсем ему конец.

Подстароста разговаривал с Мотроной, сидя всё в том же кресле, а она стояла перед ним, униженно наклонив голову и теребя передник.

— Отпустите его, пан хороший, ведь он вам ничего не сделал.

— Отпустить? — Чаплинский сделал вид, что усиленно раздумывает, — отпущу, а замуж пойдёшь за меня?

Мотрона молчала, беспорядочные мысли роились в её прелестной головке… Так-то оно так, Чигиринский подстароста завидный жених, а если он отберёт хутор Суботов у Хмельницкого, то и богатым станет. А ждать выполнения обещанного Богданом, как видно, придётся долго. Мотрона подняла голову, встретилась со ждущими глазами Чаплинского и кивнула головой.

Вскоре Чаплинский и Мотрона обвенчались по католическому обряду, и ей было дано новое имя — Гелена. По странному совпадению это было то имя, которым её назвал Хмельницкий.

— Елена.

Богдан обратился в суд с иском к подстаросте, но суд даже не стал рассматривать его жалобу. Тогда он поехал в Варшаву, следом за ним отправился и Чаплинский. В просторном зале заседаний польского сейма сидели полукругом сенаторы, а перед ними, как перед судьями, стоял Хмельницкий.

— Ну, рассказывай, пан сотник, чем обидел тебя подстароста Чигиринский? — спросил председетельствующий. Богдан, горячась, начал перечислять свои обиды и, когда дошёл до Мотроны, запнулся:

— Данило Чаплинский увёл у меня женщину, — и после некоторой заминки добавил, — жену мою.

Сенаторы переглянулись.

— А вот мы сейчас узнаем, так ли это, — произнёс председательствующий, — и попросил, обращаясь к служителю, — позовите Чаплинского.

В зал вошёл Данило, Богдан нервно заёрзал.