Хмельницкий.

— Буду осторожным, Евдокиюшка моя милая, а как же. Других буду посылать, а сам… Да, может быть, и воевать не придется, а только пройдутся хорунжие, распустив знамена, как индюки хвосты. Так ты и не собирай меня в дорогу, не годится молодухе снаряжать мужа на войну, как говорит наша мудрая матушка Мелашка. А может, на самом деле мне не идти на войну?..

— Тоже выдумал! — вмешалась Богуниха. — Надо идти, сынок. Все равно пронюхают, проклятые, как ты вместе с кривоносовцами помогал Карпу спасать семью Хмельницкого. Вон видишь, как они расправились с Хмельницким! Не постигла бы та же участь и его друзей… Хоть со своими людьми будете. Слава богу, мы с Евдокией не одни тут остаемся. Как-нибудь справимся, не беспокойся о нас.

— Доберемся и мы до проклятого подстаросты Чаплинского! Слыхали, приемную дочь Хмельницких Гелену, как татарин, в ясырь увел.

— Гелену? Может быть, сама напросилась, уж слишком непоседлива она, сказывают люди. А он ведь шляхтич!

— Хоть и шляхтич, но старик! Разве она и у Хмельницких жила не как шляхтянка, матушка моя? Сказывают чигиринцы, будто бы Чаплинский к себе в дом уже забрал девушку.

— Тьфу, сумасшедший! Да в уме ли ты, Филон, такое говоришь при Евдокии… Гелена во внучки ему годится. Проклятые шляхтичи!..

— Так люди говорят, я же там не был. Да от панов шляхтичей всего можно ждать, — закончил Филон этот неприятный разговор. — Так я пошел, матушка. Может, с Ивасем встретимся где-нибудь на перекрестках военных дорог.

Лукерия Богун снаряжала в путь Джеджалиева сына, поглядывая на невестку с ребенком, чтобы не зарыдать. Лукерия представила себя молодой, когда она вот-так же напутствовала своего мужа. Она не плакала, провожая его на отработки к панам, а потом в казацкие походы. Жена должна быть доброй советницей мужу в его неспокойной казацкой жизни, а не обузой. За непосильной работой у колониста шляхтича, захватившего его землю, за бесконечными военными походами он света божьего не видит, не то что жены!

Такая земля, столько хлеба вырастить можно, да и надо! А ты прозябай, не ведая, с какой стороны обрушится на тебя беда. Нет, Лукерия не уговаривала мужа подчиниться панскому надсмотрщику, не проливала слез, когда он уходил казаковать. Еще раз она вложила бы в руки мужа кол, чтобы гнать со двора панских надсмотрщиков…

И как-то радостнее стало на душе у Лукерий от этих воспоминаний. Теперь она этот кол передала бы своим сыновьям, чтобы гнали им панскую нечисть. Было всего в ее жизни — и радости, и горя. Сколько лет она была поводырем у своего слепого мужа, родила ему сына Ивася! Эх-хе-хе!..

Даже покачала головой, словно хотела отогнать от себя эти печальные воспоминания. Посмотрела на небо, выйдя на крылечко, рукой смахнула с глаз горячую тяжелую слезу, беспокоясь о судьбе отправляющихся в поход сыновей.

— Не отпускай от себя Ивася, если встретишь его живым и здоровым. Держитесь вместе, дети, душой будьте едины! Вам еще жить да жить на этом свете. А вместе, сами знаете, один троих стоит. О нас, женщинах, не беспокойтесь, мы ведь остаемся дома.

И в самом деле, райским уголком должен был казаться этот дом. Где-то заплакал ребенок, а дети испокон веков доставляли женщинам не только заботы, но и радость.

…Сын Конецпольского не слыхал этих разговоров, не знал, о чем думают его воины, прощаясь с молодыми женами и матерями. У него одна забота — разгромить крымских татар и турок, напомнить им о достоинстве шляхты и принудить отказаться от получаемой дани. В войне с ордой приднепровские казаки были незаменимыми воинами. Но знатная шляхта воспринимала это как дар божий. Особенно им нужны казаки в войне с татарами. С коронным войском, пусть численно увеличенным, и думать нечего о войне с ними. Коронный гетман и послал жолнеров сыну Стефану как пышную свиту, а не для войны.

Джеджалий задержался на крылечке, издали оглядывая оседланного коня и четырех казаков, которые отправляются вместе с ним. Вдруг он услышал бешеную скачку всадников в прибрежном лозняке. Очевидно, хуторские хлопцы отпросились у родителей, чтобы уйти в первый в их жизни поход. Коронный хорунжий объявил о том, что в этот поход он набирает и молодежь, которая не надоедает шляхтичам своими требованиями равноправия, как старшие, а храбростью превосходит их. Трое взмыленных коней с всадниками скакали прямо к их двору:

— Не Тимоша ли, мама? Да, он!..

И поспешил к дубовым воротам. Первым въехал во двор Тимоша Хмельницкий. Он только у порога остановил коня. Двое казаков придержали своих коней за воротами. По всему видно было, что они вплавь переправились через Днепр. Голые тела казаков были только перетянуты поясами с саблями. Одежда их привязана к седлам. Женщины-казачки привыкли к таким сюрпризам и смотрели на нагих казаков, как на детей в купели.

— Вот и мы! — воскликнул Тимоша, соскакивая с коня. — Разогревали коней после купания в холодной днепровской воде. Здравствуйте, матушка Лукерия! Да я сейчас натяну штаны… Кузьма, лови коня, расседлайте своих и вытрите их хорошенько соломой. Как хорошо, что у Филона и Ивася есть мама! А я…