Хмельницкий (Книга первая)

Богдан стоял, упершись ногами в дно челна, чтобы не упасть от сильных толчков. Он с волнением всматривался в почти дикий, скалистый берег, вырисовывавшийся в тумане, прислушивался к возбужденным человеческим голосам, передававшим наказы... В душе молодого, вспыльчивого Богдана зародилось чувство неприязни к Сагайдачному. Но он старался подавить его, - ведь впереди вражеский берег, где в страшной неволе томятся православные люди. Вот против кого нужно направить свой юношеский порыв. Рядом с Богданом сидел пленный и, но шевелясь, ждал наказа. Он не знал, как поступят с ним дальше.

- Ну, Баяр-ака, теперь ты дома, пошли, - произнес Богдан, не оглядываясь на турка.

Челн наскочил на камень и резко остановился. Но сейчас не хотелось расставаться с морем. Ведь на нем остаются челны родной страны. А этот скалистый берег... "Что он принесет мне?" Казаки соскакивали с челнов, подтягивали их к берегу. Турок сидел, будто и не слышал Богдановых слов. Но когда Богдан выбрался на берег, он вскочил, догнал его и, прикоснувшись к его плечу, дрожащим голосом произнес:

- Но казаки убьют меня на берегу.

- Да, могут убить. Но ведь это же твоя земля, Баяр-ака! Можешь остаться со мной, как велел старшой. Если знаешь, где перепрятывается сейчас ясырь, веди туда, казаки отблагодарят тебя за это, - говорил Богдан, не будучи уверенным, что казаки и впрямь оставят пленника живым: такое в походе случается редко.

- Все равно убьют, да... Ясырь должен оставаться на берегу три дня, чтобы не занести гяурскую эпидемию. Потом Зобар Сохе переоденет султанских гяурок, привезет гаремного муллу, в синопском караван-сарае они должны стать мусульманками... - дрожащим голосом рассказывал турок.

- Поведешь? - спросил Богдан, поднимаясь на холм.

- В караван-сарай? Но ведь пленные еще на галерах, в порту.

В эту минуту Богдан в толпе казаков, выходящих на берег, неожиданно заметил войскового есаула, которого не видел ни разу после встречи в Сечи - ни в походе, ни в Крыму. Остановив его, он передал свой разговор с турком, но когда тот начал собирать казаков, не пошел за ним. Свое недовольство поведением Сагайдачного в Кафе, при встрече с польскими повстанцами, Богдан перенес и на есаула. А это оскорбление до сих пор жгло его молодое сердце, не давало ему покоя.

Берег все больше заполнялся казаками. Могучее дыхание многих сотен людей наполняло юную душу Богдана невыразимым чувством бодрости. И в то же время почему-то болезненно сжималось сердце. Не от усталости, поднимаясь на гористый берег, его соотечественники так дышат, а от ненависти и жажды мести. Это сильное чувство передалось и ему... Странно! Где-то здесь в порту, на галерах, истекают, наверное, кровью несчастные пленники, братья и сестры. В благородном стремлении догнать галеры-темницы и спасти бедных людей затрачено столько тревожных дней и недоспано столько ночей. А когда их спасение стало реальной возможностью, спасители будто забыли про них, думают только о мести, только о мести!

Богдан посмотрел на турка. Баяр хорошо понимал настроение казаков, ступивших на его родную землю... На взгорье раздавались выкрики воинов, собиравшихся в курени и сотни. Чувствовалось, что каждый из двух тысяч казаков, выходя на этот молчаливый, окутанный предрассветной мглой берег, знал: после трехмесячного похода главное сражение произойдет именно здесь. И каждый вспоминал излюбленное казацкое изречение - "пан или пропал!".

По приказу старшого возле каждой чайки осталось по одному, по два казака. Они силились выровнять челны в одну линию. А остальные, вооруженные мечом и духом мести, двинулись на скалы и крутые холмы. Крылатые слова - "пан или пропал" - подгоняли и сдерживали, бросали то в жар, то в холод. Впереди, не отрываясь от Богдана, карабкался турок - он вел отряд по косогору к дороге. В голове у него все смешалось, словно туман окутал ее. Никто не вел его на аркане, как поступали обычно с пленными турки. Он может идти по этому косогору и в самом деле привести казаков в город, лежавший вот здесь, за горой. Баяр может повернуть и в противоположную сторону, направиться туда, где пылает Трапезунд.

Но не повернул. А ведь на окраине города, пусть и далеко от морского берега, стоит его усадьба... Там спокойно спят двое его сыновей, там его жена и Мугаррам. Казаки беспрепятственно вступают в город, ибо нападения казаков с моря никто не ожидает. В городе даже охраны не было на такой случай. Баяр помнит, с какой злостью рвались казаки в море, и сейчас, при мысли об этом, его бросает в жар.

- Хороший иезуит-ака! Я заработал жизнь, ведь так? А сохраню ли я ее в родном городе? К берегу моря, где на галерах находятся пленные, нужно поворачивать направо. А Синоп, вот он, впереди... Моя же усадьба там... сказал Баяр и показал рукой влево.

- Наслаждайся жизнью, Баяр-ака! Можешь идти направо или бежать изменнически, предупредить аскеров крепости. Поступай сам как знаешь, выбирай добро или зло.