Хмельницкий (Книга третья)

- Как шелудивого пса, выгоним вон отсюда, на улицу! - указал Богдан Хмельницкий на окно, за которым разыгралась вьюга. - От краденого не разбогатеешь, пан Тучанский, даже будучи королевским стражником.

И Хмельницкий, словно уже успокоившись, потянулся за кубком с брагой. Снял со своего плеча чью-то руку - кто-то по-дружески успокаивал полковника, выражая этим свою поддержку. Он даже не сдвинулся с места навстречу рассвирепевшему стражнику. Хотя внешне Богдан был спокойным, но его зловещая усмешка, острый взгляд не предвещали ничего хорошего. А Самойло Лащ лишь мгновение колебался, словно любовался сам собой. "Satyrna twazr Rzeczypospolitej" [чертово рыло Речи Посполитой (польск.)], вспомнил Богдан, как когда-то назвал его Радзиевский. Лащ рванулся к Хмельницкому, как кролик навстречу своей неминуемой гибели. Гибкий, тонкий явор против могучего, раскидистого дуба!

В этот миг словно какая-то сила вытолкнула Богдана из-за стола. В воздухе угрожающе взвилась нагайка Лаща, но его рука ударилась о глиняный кубок Богдана, так, что казалось, кость треснула. Хмельницкий, забыв о сабле, в тот же момент ударил кулаком правой руки в переносицу Лаща. Тот заревел, точно зверь, и грохнулся на пол. Нагайка выпала у него из руки, голова покачнулась, глаза налились кровью.

Лащ, поднятый своими сторонниками с пола, силился что-то сказать или выругаться. Но Богдан Хмельницкий схватил нагайку своего окровавленного противника и с омерзением отбросил в сторону.

- Убирайся вон из нашей корчмы, выродок... И чтобы духу твоего не слышно было в наших краях. Как банитованного, уничтожим на перекрестке дорог! - воскликнул Богдан, с трудом сдерживая себя. Он взял чей-то наполненный кубок и стоя осушил его. Выжидающе посматривал на дверь, услышав шум во дворе.

Действительно, спустя минуту в корчму вошел вместе с белоцерковскими казаками молодой Радзиевский, как добрый гений, как недремлющее око короля Владислава.

16

Король Владислав наконец породнился с французским двором. Не без удовольствия думал о том, что женитьбой на немилой княжне де Невер он не только нанесет удар иезуитам в Польше, но и приобретет могучих союзников во Франции.

И он не колебался долго. После смерти королевы Цецилии Владислав женился на Марии Гонзаге. Теперь ему было на кого опереться в осуществлении своих замыслов, которых не поддерживала шляхта. Он уже подготовил войско для войны с Турцией, задуманной еще во время Цецорского похода. Поэтому не хотел поддерживать, государство, воевавшее с Францией. Он даже отозвал остатки своих войск, находившихся на службе у венского двора.

Единственно, что его беспокоило, - это здоровье, которое он растратил еще в юношеские годы. А Конецпольский женился уже в третий раз... Из-за женитьбы он отошел от государственных дел, и король лишился надежной опоры. Теперь в кресле канцлера сидел Осолинский, который, как и в молодости, был нестойким, изворотливым и льстивым.

- Изменил, продал, как Иуда Христа!.. - возмущался король Владислав, оскорбленный на сейме шляхтой, которую поддержал Осолинский.

Владислав много лет мечтал о том, чтобы отомстить Турции за поражение, которое понесла под Цецорой Польша, избавить страну от выплаты позорной для поляков ежегодной дани султану. Однако знатная шляхта не поддержала короля Владислава, а наоборот, выступила против него, заискивая и льстиво унижаясь перед султаном.

И нет надежд на избавление Польши от такого позорного унижения! Именно теперь, когда с годами ухудшалось здоровье Владислава, сейм категорически отказался объявить войну мусульманам. Шляхта своим решением просто запретила королю даже думать о войне с Турцией.

А что ему теперь делать с пятнадцатью тысячами жолнеров, сосредоточенных вокруг Львова? Они поверили королю, потому что сами, как и он, ненавидят жестоких турок. А что он скажет теперь казацким старшинам, которые приехали в Варшаву за получением приказа о походе на восток? Наконец, как он будет смотреть в глаза Хмельницкому, этому храброму и благосклонному к нему воину, который должен был возглавить этот военный поход, получив почетное звание польного гетмана?

Сенаторы сейма решительно отстаивали престиж шляхты и были неумолимы в отношении к Владиславу. Бессердечное зазнайство... или дальновидность? Король в тот же день слег в постель, сломленный не столько тяжелым недугом, сколько позорным унижением со стороны шляхты. К событиям в сейме присовокуплялись еще и приключения брата Яна-Казимира за границей, посвящение его иезуитами в кардиналы и унизительный торг за него с Францией... Каким острым лезвием иезуиты ранят душу ненавистного им человека!..

Обессиленный Владислав плакал, как ребенок, проклиная шляхту и своего брата. Постоянные заигрывания брата с иезуитами были для Владислава как нож в сердце! С трудом он выслушал рассказ Радзиевского о ссоре Лаща с Хмельницким. И лишь горько улыбнулся: