Хмельницкий.

Однако молодые казаки, не привыкшие к жестоким набегам на турецкие аулы и видевшие в этих юных пленницах прежде всего несчастливо начавших свою жизнь девушек, почувствовали угрызение совести и отказались от своего намерения «окрестить» турецких красавиц. Молодежь решительно поддержала Богдана. А над площадью снова пронесся рев: запорожец в парчовом чапане уже занес было свой «крест» над головой Богдана, но тот искусно выбросил вперед руку с саблей, и «крест» молниеносно отлетел в сторону.

— Назад, старый дурак! Что, тебе жизнь опостылела? — закричал Богдан, теряя самообладание.

Казаки ахнули от восхищения. Усердные «крестители» тут же остановились.

Впереди Богдана встала высокая седая Мелашка. Подняв голые, высохшие руки, она воскликнула:

— Боже мой! Братья спасители!.. Неужто пречистая дева послала вас на эту проклятую землю, чтобы вы, так же как и басурмане, издевались над беззащитными детьми и женщинами? О боже!.. — И упала на землю.

Мелашку подхватил Максим Кривонос, передал ее в сильные руки Силантия.

— А ну, «крестители»! Дайте проход девчатам!.. — властно произнес атаман, также вытащив свою саблю. — Казаки, одеть бедняг, прикрыть их наготу!.. Богдан, скажи «крестницам», пусть одевают свое тряпье… А ты, старый дурак, до того доказаковался, что с ума спятил. Сбрасывай «ризы», отдай их «крестницам», а пан куренной тебя еще раз окрестит да на путь истинный наставит, когда вернемся на. Сечь.

Не успел Богдан сказать турчанкам несколько слов, вежливо отворачиваясь от них, как это делают их соплеменники во время разговора с женщинами, как Баяр подвел к нему кое-как одетую стройную турчанку. Девушка упала перед ним на колени и, закрывая лицо косичками, прошептала:

— Аллах! До конца дней наших будем молиться за тебя, преславный богатырь-ака земли Днепровской!..

Богдан взял девушку под руку и поднял ее с земли.

— Гайди, гитмекдир… кызкардешчыкляр[105], — сказал он, ведя ее по коридору, который образовали казаки, расступившиеся перед турчанками, сопровождаемыми Баяром.

Богдану казалось, что, если не поддерживать эту дрожащую девушку, она упадет и разобьется, как фарфоровая статуэтка. Он поплотнее завернул ее в чапан и велел следовать за остальными.

18

К Богдану подошел Петр Сагайдачный, наклонив голову, не глядя в глаза юноши.

— Уважение к уму пана Хмельницкого удерживает меня от выполнения долга старшого. Я должен был бы судить казака за этот акт прощения кровных врагов нашего народа… — медленно произнес старшой, и видно было, что он с трудом сдерживает себя.

— Во власти пана старшого нагнать девушек и показать пример возглавляемому им войску, как потешаться над безоружными детьми… Но пан старшой сможет сделать это, только переступив через мой труп! — также приподнято, но без дрожи в голосе произнес Богдан.

— На старшого?! — закричал Сагайдачный.

Но Богдан прервал его:

— Прошу пана старшого выслушать юношу, которого он уже благодарил однажды за совет. На земле басурман — не один Синоп, еще есть что жечь, хватит и девушек для надругательств. Но недобитый враг Зобар Сохе еще утром успел прибыть в Стамбул! Наверное, он не пировать приехал с султаном и Искандер-пашой, не на байрам к визирю басурманских войск или к главному баше военного флота, построенного англичанами, уважаемый пан старшой запорожского войска!.. А мы крестины устраиваем… Советую немедленно снарядить галеры и отправить бедных людей на родную землю. И всем тем, кто прибыл сюда, чтобы обвенчаться с выкрещенными турчанками, приказали бы, пан Петр, уйти из казацкого войска!

— Правильно! — воскликнул Яцко Острянин.

— Верно, пан старшой! Вели! — пробасил наказной Жмайло.

— Да… Ве-ерно! — прозвучало в первых рядах молодых казаков и покатилось дальше.

Петр Сагайдачный резко поднял голову. Вначале окинул взглядом казаков, потом встретился глазами с Богданом и, сняв шапку, вытер пот со лба. Через минуту порывисто протянул Богдану сначала одну, а затем и вторую руку:

— Разве тут не сойдешь с ума! Мир, юноша… Второй раз учишь нас… горячих и неразумных. Мир!..

Богдан низко поклонился Сагайдачному, протягивая ему руку с саблей:

— Прошу, пан старшой, взять оружие из рук непослушного казака… Поступал так, как подсказывало мне сердце. Я плыл сюда не для того, чтобы глумиться над юными турчанками. А воевать с их отцами и братьями, которые, наверное, спешат привести сюда аскеров и янычар, пока мы тут занимаемся глупым крещением… Прости, пан старшой, я тоже потерял такую крещенную уже дивчину…

Они обнялись и расцеловались, а казаки возгласами и подбрасыванием шапок приветствовали этот честный мир. Но Сагайдачный заметил, что молодого казака приветствовали с большей теплотой…

Часть десятая «И дуб надломился»

1