Хмельной транзит

Выплакавшись вдоволь, женщина направилась к книжному шкафу, с трудом достала пухлые альбомы с вклеенными семейными фотографиями, нервно перелистнула десятки страниц, понимая, что ни на одной из них нет изображения мужа до знакомства с ней. Отдых в Мисхоре, день рождения девочек у родильного дома, семейный портрет в дачном интерьере — везде только счастливое семейство Соловьевых. И его ослепительно обезоруживающая улыбка. А где же друзья, тетя, детские и отроческие фото, родители Саши? Нет даже намека, что у него до встречи с Нелли была какая-то своя жизнь. Как же она раньше не замечала простой истины: нет фотографий, ибо есть что скрывать. А что можно скрывать? Только то, чем нельзя гордиться. Прошлое его окутано некой неразгаданной пеленой. А настоящее: какое оно? Ведь и здесь загадок больше, чем ответов.

Вытерев слезы, Нелли посмотрела на любимую фотокарточку, где она с папой на скамейке в центральном парке. Тонкие косички с огромными белоснежными бантами чуть завернуты наверх, улыбка до ушей обнажила выпавшие молочные зубы. Папа в широкополой шляпе и длинном плаще похож, если не на известного артиста, то на американского шпиона из кинофильма точно.

Нелли росла единственным ребенком в семье, и потому была постоянно окружена родительской заботой и вниманием. Папа, обнаруживший у дочери способность к музыке, отвел ее к педагогу, и после вынесенного вердикта об абсолютном слухе малышки знаменитым специалистом из консерватории, настоял на покупке черного пианино производства Борисовской фабрики музыкальных инструментов. Гаммы будущему пианисту с косичками давались нелегко, лишенные гибкости пальцы не слушались, а домашние задания утомляли до невозможности. Уроки фортепиано два раза в неделю давала на дому преподавательница из консерватории по имени Фрида Марковна. Семилетней Нелли не всегда удавалось правильно произносить все буквы алфавита, и девочка для удобства прозвала даму немецкого происхождения просто Морковной. Она жила в центре города в большом доме с высоким парадным подъездом и старым лифтом за ржавой металлической решеткой. В передней Морковна неизменно требовала от девочки переобуть сапожки, влезть в большие мохнатые домашние тапки, потому как паркет был по обыкновению холодным. Далее от немолодой белокурой немки, укутанной в длинный стеганый темно-синий в мелкий горошек халат, следовали грозные альтовые наставления про ошибки в постановке рук, сгорбленную спину и плохо выученный урок. Каждый раз по вторникам и пятницам юная ученица, мечтая об освобождении из фортепианного плена, считала минуты, секунды и мгновения до окончания нудного урока, от которого кружилась голова, ныло в животе и слипались глаза. Когда ей исполнилось восемь, пришло понимание в применении невинной хитрости: а что если маме сказать, что пошла на урок, а самой свернуть за угол и отсидеться у школьной подружки? Обман обнаружился невероятно быстро: через две недели Морковна дозвонилась до родителей, от которых, разумеется, узнала о неуважительном отсутствии непутевой ученицы. Разгневанные мама с папой, узнав об обмане, после хорошей взбучки убедили дочь в том, что все тайное рано или поздно становится явным, множество раз повторив для более точного понимания:

— Лучше горькая правда, чем сладкая ложь.

И вот уже Нелли, превозмогая холод ледяного ветра с дождем, глухим ноябрьским днем двигалась по направлению к дому Морковны, ежилась, прятала глаза в закрученном шарфике и твердила:

— Лучше горькая правда, чем сладкая ложь!

Потом папа заболел, и вскоре его не стало, как не стало и ненавистных уроков музыки и встреч с Морковной. Отныне они жили скромно, выручала дача с выращенными на ней помидорами и огурцами. Лишних средств на индивидуальные фортепианные занятия более не предвиделось. Нелли навсегда забросила затею кого-то обманывать. Более того, брать чужое ей казалось абсолютно неприемлемым, потому как это не совместимо с честью и достоинством пионера, комсомольца, да и в целом советского гражданина.

Отложив в сторону старый фотоальбом, Нелли Алексеевна набрала в домашнем телефоне цифры «07», чтобы по междугородней линии связи в кредит поговорить с любимой тетей Саши с Южного Урала.

Молчание — золото

В старом покосившемся деревянном доме едва светилось небольшое заснеженное окошко. «Не спит мать… Дожидается», — подумал Федор, пробираясь по затвердевшим сугробам через знакомую калитку. Скрипучая дверь еле поддалась и открылась. В просторной комнате, что служила одновременно кухней, столовой, гостиной и спальней, за обеденным столом уснула матушка, прислонившись к краю искусно вышитого полотенца, под которым битый час остывал заботливо приготовленный ужин. Слегка поседевшие пряди волос, накрученные на бигуди, молодили и не давали стареть, несмотря на совсем не радостные тяготы судьбы.