Хмурь

Мир переворачивается, чьи-то башмаки оказываются прям у меня перед глазами, кто-то трясет меня одной рукой за плечо и что-то орёт; я знаю – это слова, но не могу понять, чего они значат. Потом перед глазами расплывается, рот, кажется, едет на щеку, зато в мыслях делается тепло и ясно. Я вспоминаю: Веснушка не может быть вместо Дубины, она после пропажи Накера одна отдувается в Подкамне. А Накер пропал, и Гном пропал, и Птаха пропала, а еще Сохач и Мел пропали и не шлют вестей из дворца земледержца. А остальные хмури в своих землях при деле, и нам просто некого ставить в северо-западное приграничье вместо Дубины. Значит, мы ничего сделать не можем, а тогда и тревожиться нам не о чем.

Я закрываю глаза и выдыхаю, успокоенный.

Накер

Вчера я думал, что сошел с ума. Потом думал – это Хмурая сторона спятила. Я снова и снова дергал на себя её полог, я чувствовал его, но не мог зацепиться, он растворялся, ускользал, издевался.

Я очень долго сидел под городской стеной среди лачуг и не мог понять, что мне теперь делать. Хмурый мир закончился, или мы закончились для него? Время упущено, ничего нельзя исправить, потому мне и пытаться не дают? Что я должен теперь делать со своей главной задачей и что я должен делать этой ночью, сидя в другом конце города и не имея представления, как добираться до заезжего дома…

Да что там заезжий дом, я растерялся в целом мире, в мире ночи, командных стражничьих голосов и чужих людей, как будто две луны уже проглотили день и не осталось ничего, за что можно цепляться, что нужно делать, куда стоило бы идти.

– Да пошла ты во мрак, – сказал я и поднялся на ноги. – Сколько можно таскать меня в поводу, как лошадь?

Колпичка на плече встрепенулась. Стену в этом месте густо оплетал дикий виноград, чахлый, но уж как-нибудь я через неё переберусь. Заберу Тень и уеду в Подкамень. Мне с самого начала нужно было уехать в Подкамень, я готовился к этому многие годы, добывал это назначение зубами, когтями и кровавыми мозолями – с какой стати теперь я должен бегать по каким-то городам от каких-то людей, как преступник, как бродяга? Наставники думали, я должен сделать что-то большое и важное в Загорье – ну, значит, они думали неправильно, потому что Хмурая сторона больше не желает иметь со мной дела и…

Я остановился, не дойдя до стены. И чем я буду заниматься в Подкамне, если Хмурый мир так и останется закрыт для меня – руду копать?

Что я буду делать где угодно в этом мире?

Что будут делать в нём Птаха и Гном, ну и другие хмури тоже?

А кто оторвет головы энтайцам? Кто наломает их по кусочкам, сожжет и пепел развеет над выгребной ямой?!

Может быть, мне просто снова нужно Пёрышко, подумал я, обрывая листья с хрупких сухих лоз, и тут же моя спина покрылась холодным потом. Я никак не мог вспомнить, есть ли у меня Пёрышко, ну кроме той единственной фляги, что дала мне Птаха еще в Энтае. Старый Пень настаивал, чтобы мне положили хороший запас зелья в седельные сумки, а я, кажется, с пьяной удалью возражал, что теперь Пёрышко мне не потребуется никогда, и пусть только попробуют засунуть его мне в сумку – тут же выкину.

– Вроде не выкинул, – сказал я вслух, чтобы успокоить себя. – Если оно там было, то точно не выкинул.

– Бар-рахло, за борт, за борт! – неуверенно пророкотала колпичка.

– Утихни, – велел я, и птица замолчала, но тут же ущипнула меня за ухо.

Я отошел от стены, постоял, глядя в небо. Потом постоял, глядя на лачуги. Из темноты выкатились две тощие псины, прошуршали мимо, что-то упоённо вынюхивая.

Быть может, мне нужно снова найти било, взять нож да полоснуть себя по ладони. Найдется же где-нибудь в этом городе било?

Прохладный ночной воздух сдул с меня злость, и я удивился, что только что у меня было так много сил, потому как теперь они разом закончились.

– Пойдем спать, – в конце концов сообщил я колпичке. – Я устал, замерз и не в силах искать дракошку по ночным лесам. А если по дороге нас зацапает стража – пускай Хмурый мир без меня разбирается со своими таинственными знаками и рожи пусть сам себе корчит.

– Мудро, сла-авно! – обрадовалась птица.

И я зашагал в темноту вонючих подворотен, надеясь, что руки у меня дрожат просто от холода, что я всё делаю правильно.

Ведь даже если всё плохо и нет смысла искать вторую обитель, даже если никто и ничто не нуждается во мне, в солнечном ли мире или в Хмуром, – Загорье, родной край, в любом случае будет не худшим направлением из возможных. Но сначала мне нужно выспаться.

* * *

Я думал, мы уйдем из Гнездовища утром, но проснулся совершенно больным и разбитым, с разламывающейся головой, горящей грудью и кашлем, от которого, казалось, потроха мои вот-вот вывалятся наружу. Слабость была такая, что я едва мог говорить, и даже собери я все силы – не сумел бы уйти не то что из города, а даже из заезжего дома.