Хмурый Император (СИ)

— Боже… — едва различимо пролепетала вдовствующая Императрица и, уткнувшись в ладони, заплакала. Беззвучно. По вздрагивающим плечам только и можно было разобрать, что происходит.

Николай Александрович подошел к ней. Обнял и прижал к себе. Тихо приговаривая, пытаясь успокоить. И коря себя за то, что слишком грубо с ней обошелся. В конце концов она была просто женщиной, попавшей в очень сложную, непростую ситуацию и пытавшаяся защитить жизнь своих детей… как могла…. А он повел себя совсем не так, как было принято в эту эпоху. Слишком жестоко, слишком коварно, слишком решительно. Такого ведь никто не ожидал от молодого мужчины двадцати одного года от роду.

За этой сценой его и застал Иван Дмитриевич Путилин, заведующий сыскным отделением столичной полиции. Постучался. Вошел. И смутился от созерцания совершенно не предназначенной для него сцены.

— Иван Дмитриевич, подождите за дверью. — Произнес Николай Александрович. — Я сейчас к вам выйду. Ее Императорское величество очень переживает. Ужасные дни. Страшные потрясения.

— Извините, Ваше Императорское величество. Понимаю, Ваше Императорское величество. — Промямлил Путилин и вышел… эм… вылетел с очень приличной скоростью и ловкостью. Словно испарился.

— Ступай… — тихо произнесла Мария Федоровна, когда начальник сыска удалился. — Мне нужно побыть одной и подумать. А тебе не стоит все пускать на самотек в столь напряженный час. Пусть даже и на время…

Глава 9

1889 год, 1 мая. Санкт-Петербург

Девять дней. Девять тяжелых, напряженных дней. Аресты. Допросы. Ходатайства. Доклады. Слезы. Стоны. Ругань… все слилось в кошмарной канители. Голова раскалывалась, а волосы становились дыбом.

Изначальное желание «выжечь заразу» как-то поутихло по мере того, как всплывали новые фигуранты дела. Тут и кое-какие промышленники отличились, за которыми числились грешки по железнодорожным делам. Те же Поляковы, например, прекрасно понявшие, что под них копают. Но в основном сплошной и монолитной когортой шли крупные аристократы. Кто-то готовил, кто-то помогал, кто-то знал, но не донес. В общем — большая такая деревня с круговой порукой.

И что с этим делать Император не понимал. Всех судить? Да буря поднимется такая, что его сдует не заметив. А после того, как всплыло соучастие Победоносцева, он просто боялся читать дальше. Ну как соучастие? Он выражал заговорщикам сочувствие, всячески донося до них, что он и его последователи поддержат переворот, коли он случится…

— Вы воспитывали моего отца. Вы воспитывали меня. — Холодно говорил Император, бросив перед ним на стол копию дела. — И так поступили. Вы даже не представляете, как я хотел вас повесить. Прямо вот так в мундире да при всем честном народе. А потом повелел бы похоронить за оградой кладбища с запретом отпевать. Ибо вы — мерзавец! Старый, никчемный мерзавец! Я доверил вам одно из самых важных дел в Империи. А вы…

— Ваше… — тихо, почти едва слышном пролепетал Победоносцев.

— Молчать! — Рявкнул Николай Александрович, отчего этот старик вздрогнул и сник. — Возьмите эту папку и почитайте, что о вас наперебой болтали ваши же дружки, полные высокой духовности и морали. Так вы говорили? В чем вас только не обвиняют. От мужеложства до признания духовным лидером заговора, будто бы это вы подбивали честных дворян на мерзости.

— Нет… нет… нет… — с полным отчаянием в глазах прошептал Победоносцев.

Император посмотрел на этого зловредного старика, совершенно раздавленного обстоятельствами и с трудом сдержался от улыбки. Победоносцева не любили. Он многим отдавил мозоли своей принципиальностью. Участвовал ли Константин Петрович в заговоре? Без всякого сомнения. Но был там скорее фигурой, с которой вынужденно сотрудничали. Люди Владимира Александровича сыграли на раздражении бывшего обер-прокурора Священного Синода от «либеральных» шагов Императора. Он-то надеялся совсем на другие. Но оговаривали от души. Буквально каждый причастный называл Победоносцева, обличая едва ли не в том, что он злой гений заговора. Но вот беда — показания противоречили друг другу. Из-за чего совершенно ясно было только одно — Константин Петрович там был «попутчик», которого привлекли и терпели ради пользы дела…

— Простите… простите меня, — со слезами на глазах произнес Победоносцев, так и не открыв папку с делом.

— Бог простит. Мне, как Императору этого невместно. Я — карающий меч правосудия, а не баран божий. А теперь идите и искупайте свои грехи. Трудом и усердием!

— Что? — Не понял Константин Петрович.

— Идите работать. Нечего рассиживаться! Только кровью и потом можно искупить свою вину. Для пролития крови вы уже стары, да и войны никакой нет. Поэтому идите и трудитесь. Если меня устроит ваш труд, возможно, вы будете прощены. И я не шучу — узнаю, что еще раз вы где-то в чем-то против меня окажетесь замешаны — повешу. Вы поняли меня?

— Да, Ваше Императорское величество! — Воскликнул Победоносцев, рухнув на колени.

— Хватить юродствовать. Я это не люблю. По делам их узнаете! Все. Свободны. У меня еще много дел на сегодня.