Он говорил: «Я потратил месяцы на репетиции вокальных партий, и время от времени думал: «Я не могу это петь! Почему бы мне просто не петь под фонограмму?» Я позвонил Риз и сказал ей, что брошу петь, если она сделает то же самое».
«Примерно в течение пяти секунд мы были согласны на фонограмму, – а затем вернулись к пению».
О своем решении принять участие в фильме Феникс рассказывал: «Думаю, Джим Мэнголд с самого начала надеялся на всех актеров, приглашенных на роли. Это отвечает духу Джона и Джун; их музыка так достоверна и бесхитростна, что, наверное, самый правильный подход мог быть только таким. Правда, ни у кого из нас не было опыта, поэтому, когда Джим впервые заговорил о фильме, я не мог сказать: «О, да, мы это сделаем» и «Никаких проблем!»»
«В числе многих вещей, с которыми ты сталкиваешься как актер, есть также умения твоего персонажа, которые отличают его от тебя, и я был готов к такому вызову. Но я не хотел… чтобы единственной ценностью нашего пения было то, что «Хоакин и Риз поют по-настоящему», этого было бы недостаточно. Это не должно было отвлекать от сути фильма. Я не хотел, чтобы сила фильма была в том, что мы пели сами, и это и была бы его основа. Нам нужно было достичь такого уровня, когда мы смогли бы рассказать именно их историю».
Мэнголд обратился к Ти-Боуну Бернетту, титулованному музыкальному продюсеру, занимавшемуся традиционным роком и работавшему над фильмом
Бернетт говорил: «Джонни Кэш был очень важен для меня всю мою жизнь. Как выдающийся деятель американской культуры он стоит для меня на одном уровне с Марком Твеном и Уолтом Уитменом, но при этом он был эксцентричным и являлся частью рок-н-рольной культуры».
«В некотором смысле Джонни Кэш был панком», – добавлял он. «Его отличало то, что он всегда шел своей дорогой, занимался тем, что выделяло его среди других. Он просто был совершенно уникален».
Уизерспун отмечала о своем партнере: «Нам потребовалось около трех месяцев, чтобы начать доверять друг другу, потому что сначала мы совсем друг друга не знали и даже не могли друг на друга смотреть, когда нам приходилось петь вместе, потому что это было так неловко. Я пела слишком громко, а он говорил: «Это сводит меня с ума, она поет слишком громко. Разве ей нужно так громко петь?» Я отвечала: «Просто я стараюсь!»»
«Прошло около трех месяцев, прежде чем мы научились откликаться на работу друг друга и смогли отметить улучшения. Лишь спустя много времени мы действительно почувствовали себя комфортно».
Она добавляла: «Были дни, когда мы себя ругали». Он говорил: «Ты сегодня делаешь все очень хорошо», или же, в те дни, когда он ощущал себя погано, я говорила: «Не вини себя, ты действительно хорошо работаешь». Мы на самом деле полагались друг на друга и таким образом сблизились.
«Полезно пройти через это с кем-то; тогда ты не так испуган и одинок. Он был очень погружен в эту роль, очень усердно репетировал и тренировался играть на этой гитаре».
Хоакин говорил о своем обучении игре на гитаре: «Удивительно создавать что-то из ничего. Это кусок долбаного дерева! И это совершенно мне чуждо; ты даже не знаешь, как держать эту штуку и что с ней делать. Затем ты берешь аккорд С, слышишь что-то в своей голове и говоришь: «А, так это G! То есть C переходит в G! Это дико, потому что кажется, что твои открытия будут бесконечны, но на самом деле ты очень и очень ограничен, так как в западной музыке не очень много аккордов и нот».
«Для меня была важна история становления Джонни. Он не родился «человеком в черном». Его сценический образ и голос, ставший настолько узнаваемым, отличались о того, с чего он начинал. Когда я услышал его ранние записи, я был очень удивлен. Некоторые песни я слушал вместе с Ти-Боуном, спрашивая у него: «Ты уверен, что это Джонни Кэш?» Я начал изучать истории многих артистов, особенно таких ярких личностей, как Дэвид Боуи, Джон Леннон. Очень редко происходит так, что на пике своей карьеры они остаются такими же, какими начинали; они всегда переживают эволюцию. Я подумал, что мне хотелось бы увидеть такую эволюцию в фильме».
В обзоре журнала