С гудящей от разных мыслей головой я вернулась к машине, обнаружила, что около «Форда» все еще никого нет, и решительно опять вошла в торговое представительство «Филипс».
Охранник, не узнав меня, поинтересовался:
– Вам кого?
Я вытащила из сумочки французский паспорт и, помахав им перед носом секьюрити, принялась усиленно коверкать родной язык:
– О, как это сказати на вашем речи… Я есть журналист… Газет «Монд», поможите поговорит с тем, ну как это, его, господин…
– Шульц, – услужливо подсказал парень, – вам нужен наш начальник герр Отто Шульц?
– Да, есть именно так!
– По коридору налево, – пояснил секьюрити.
– О, гран мерси, голубчик, вы быть крайне любезны, – прощебетала я и пошла в указанном направлении.
Да уж, нынешним сотрудникам охраны далеко до тех, кто стерег вход во всякие «почтовые ящики» в 70 – 80-х годах. У тех работников старой закалки муха бы без пропуска не пролетела.
Году этак в 79-м я пристроилась переводить научные журналы для библиотеки одного НИИ, название которого вслух произносить было строжайше запрещено. Собственно говоря, теперь можно и расколоться. Это конструкторское бюро «Изумруд» – флагман советской оборонной промышленности. Помещалось учреждение в огромном здании из светлого кирпича в двух шагах от метро «Сокол». И именно там приключилась история, которую местные сотрудники, не слишком жаловавшие людей из Первого отдела, рассказали мне, похихикивая в курилке.
Как-то раз доктор наук по фамилии, ну, скажем, Петров-Водкин, приехал в «Изумруд» по делам. Двойная фамилия вообще является редкостью в Москве, но у мужика она была именно такой.
Естественно, выписали пропуск. Охранник у турникета повертел бумажку и поинтересовался:
– А где Водкин?
Профессор показал паспорт.
Секьюрити кивнул и пропустил ученого. Но когда тот в конце рабочего дня уходил, у дверей дежурил другой вохровец, и он вычеркнул из списка посетителей только фамилию Петров! В восемь вечера была объявлена тревога. Сначала по местному радио, думая, что ученый просто заработался и не обратил внимания на гудок, означавший конец трудового дня, объявили:
– Товарища Водкина просят пройти на выход через пятый подъезд.
Через час, заподозрив, что человек заблудился с непривычки в «коридорных лабиринтах», дали другое сообщение:
– Товарища Водкина просят пройти на выход через любой подъезд.
Еще через полчаса подняли в ружье наряд. Может быть, напиши выдававшая пропуск баба фамилию правильно: Петров-Водкин, через дефис – ничего бы и не произошло. Но глупая тетка накорябала на бумажке: Петров, Водкин. Поставила не черточку, а запятую!
Всю ночь сотрудники охраны с собаками и мегафонами носились по бесконечным помещениям, вскрывая опечатанные двери и оглашая окрестности воплями:
– Водкин, Водкин, Водкин…
Естественно, они никого не нашли. Утром было объявлено осадное положение. Сначала позвонили в институт, где трудился Петров-Водкин, и спросили у начальника отдела:
– Ваш сотрудник Петров на рабочем месте?
– Да, – спокойно ответил заведующий, – трудится на благо науки.
– А Водкин?
– У нас такого нет и никогда не было, – удивленно ответил тот.
Дело в том, что Петров-Водкин всегда представлялся всем как Петров, двойную фамилию называл только там, где требовался паспорт…
Начальнику охраны «Изумруд» чуть не стало плохо, когда он понял, что на секретное предприятие сначала проник невесть кто, а потом, что уж совсем ужасно, ухитрился удрать, минуя все посты…
Пришлось звать на помощь КГБ. Через полчаса после того, как в здание прибыли незаметные мужчины сорока лет в штатских костюмах, досадное недоразумение выяснилось. Петров-Водкин был вычислен, сотрудница бюро пропусков вместе с начальником охраны уволены.
Вот это были секьюрити! Настоящие церберы! А теперь мальчишки! Впустил в охраняемое помещение иностранку! Никакой бдительности.
Продолжая бубнить себе под нос, я дошла до приемной и, положив перед хорошенькой девчонкой синий паспорт, пропела:
– Господина Шульца, как это по-русски…
– Герра Шульца нет на месте, – на вполне сносном, очевидно, выученном в специализированной школе французском ответила девчонка, – вы по какому вопросу?
Я затарахтела словно пулемет. Французы говорят намного быстрей русских, обязательно повышая голос в конце каждой фразы, словно постоянно задают вопрос.
– В вашей конторе работала сотрудница Кабанова Наталья. Она погибла, катаясь в горах на лыжах с одним из вице-президентов концерна «Филипс»…
Девица вытаращила накрашенные глаза.
– Простите, вы не могли бы говорить чуть помедленней? Я не слишком хорошо владею вашим языком, может, перейдем на английский?
Настоящий француз сильно недолюбливает жителей Великобритании, а уж американцев просто терпеть не может, поэтому язык Шекспира в Париже знают только те, кто вынужден пользоваться им на работе: сотрудники гостиниц, проститутки, работники международных организаций. Среднестатистический парижанин абсолютно уверен в том, что никакой другой язык, кроме родного «франсе», ему никогда не понадобится. Попробуйте-ка спросить где-нибудь на площади Бастилии у прохожего по-английски: