Хоббит

Шли гуськом. На входе в лес два огромных дерева смыкались кронами, образуя подобие арки. Плющ и мох так задушили их, что на голых ветках чернели лишь несколько пожухлых листков. Сама дорога была узкая и вилась между стволами, словно в туннеле. Вскоре светлое пятно входа осталось далеко позади. В мертвой тишине глухо отдавались шаги; деревья склонялись к дороге, словно прислушивались.

Через некоторое время путники приноровились к зыбкому зеленому полумраку и стали осматриваться. Редко-редко солнечный лучик пробивал густую листву и, не заплутав в подлеске, зайчиком ложился на дорогу. Однако вскоре исчезли и эти проблески.

В лесу водились черные белки. Как только пытливые глаза Бильбо привыкли к сумеркам, он начал замечать хвостатых зверьков, которые порскали с дороги или суетились за деревьями. Слышались и другие звуки – сопенье, возня, быстрый топоток в подлеске или в густом ковре палой листвы, – но кто это шуршит, Бильбо не видел. Особенно пугали паучьи сети – темные, плотные, словно из толстой веревки, они тянулись между деревьями и свисали с ветвей. Дорогу они не перегораживали – то ли ее оберегали чары, то ли еще почему.

Очень скоро путники возненавидели лес больше, чем гоблинские туннели – он казался таким же безнадежным и нескончаемым, – однако продолжали идти все дальше и дальше, долго после того, как в сердцах поселилась тоска по солнцу и небу, по ощущению ветра на щеке. Воздух под темным лиственным пологом был спертым и неподвижным. Это чувствовали даже гномы, привыкшие прокладывать туннели и подолгу обходиться без света, а уж хоббит, который, хоть и жил в норе, летние дни обыкновенно проводил в саду, просто задыхался без свежего воздуха.

Хуже всего было ночью. Мрак стоял непроглядный – не такой, какой мы обычно называем непроглядным, а буквально хоть глаз выколи. Бильбо подносил руку к самому носу и не мог различить пальцев. Спали, сбившись в тесную кучу и выставив часовых; когда приходил черед Бильбо нести дозор, он видел огоньки в темноте, и порой из тьмы на него уставлялась пара желтых, зеленых или красных глаз. Потом они исчезали, чтобы вновь появиться в другом месте. Иногда глаза блестели в ветвях над ним, и это было самое страшное. Больше всего пугали бледные выпуклые глаза. «Насекомые, – думал он, – не звери. Только уж очень большие».

Ночи стояли теплые, но поначалу путники пробовали жечь костер. Впрочем, от этого скоро отказались. Огонь привлекал сотни и сотни глаз, хотя сами звери были очень осторожны и в отблесках пламени не показывались. Хуже того, на свет слетались тысячи серых и черных ночных бабочек; они порхали и кружили под самым носом, доводя до исступления, как и аспидно-черные нетопыри. Гномы перестали разводить костер и сидели или лежали по ночам в зловещем непроницаемом мраке.

Хоббиту казалось, что это длится века; ему все время хотелось есть, – еду экономили. Дни проходили за днями, а лес все не кончался, и пришла тревога. Гномы пытались стрелять белок и растратили много стрел, прежде чем убили одну на дороге. Увы, зажаренная, она оказалась настолько мерзкой, что больше они белок не трогали.

Пить тоже хотелось постоянно: воды было мало, а ручьи им не попадались. Такие вот, измученные, голодные и упавшие духом, в один не очень прекрасный день путники увидели перед собой реку, бурную, хотя и не широкую. Вода была черная или казалась такой в полутьме. Хорошо, что Беорн их предупредил, иначе они бросились бы пить или наполнять бурдюки, невзирая на цвет. Теперь они думали только, как попасть на другую сторону, не намокнув. Здесь когда-то был деревянный мост, однако он сгнил, из воды торчали только сломанные опоры.

Бильбо встал на колени и, всмотревшись, крикнул:

– На том берегу лодка! Ну почему не на этом!..

– Сколько до нее, по-твоему? – спросил Торин, знавший уже, что Бильбо из всех самый глазастый.

– Не очень далеко. Ярдов двенадцать.

– Двенадцать ярдов! Я бы сказал, что все тридцать, но глаза у меня уже не те, что сто лет назад. Впрочем, для нас что двенадцать ярдов, что миля. Перепрыгнуть мы не можем, идти вброд или плыть – не смеем.

– А не сумеет кто-нибудь из вас кинуть веревку?

– Что толку? Даже если мы зацепим лодку (в чем я сомневаюсь), она наверняка привязана.

– Не думаю, – сказал Бильбо. – Конечно, при таком свете точно не разглядеть, но, по-моему, она просто вытащена на берег, там, где дорога спускается к воде.

– Дори самый сильный, зато Фили самый молодой и пока еще самый зоркий, – решил Торин. – Иди сюда, Фили, посмотрим, не увидишь ли ты лодку, о которой говорит мистер Бэггинс.

Фили сказал, что попробует; пока он вглядывался, принесли веревку. У гномов было с собой несколько мотков; к самой длинной привязали большой железный крюк, из тех, которыми цепляли мешки, закидывая их за спину. Фили взвесил его на руке и, примерившись, бросил через реку.

Бултых! – крюк упал в воду.

– Недолет! – сказал Бильбо, вглядываясь во мрак. – Еще фута два, и ты попал бы в лодку. Попробуй снова. Не думаю, что на тебя подействуют чары, если ты просто возьмешься за мокрую веревку.