Хоббит, или Туда и обратно. Избранные произведения

   — Что за диво! — воскликнул Повар. — Выходит, она вовсе не серебряная? Растаяла, похоже. Или и впрямь волшебная была — взяла да улетела к себе домой, в Волшебную Страну. Вот уж подшутила, нечего сказать!

   Он с усмешкой поглядел на ученика. Тот встретил его взгляд. В темных глазах Подмастерья не было и тени улыбки.

* * *

   Разумеется, серебряная звездочка и вправду была волшебной — ученик не ошибся: кому как не ему было знать истину. Случилось же вот что — звездочку, сам того не заметив, проглотил один из ребятишек, сын деревенского кузнеца. Он уже отыскал в своем куске монетку — и отдал ее соседке, девочке по имени Нелл: она сильно огорчилась, оттого что ее кусок оказался пустым. Позже, вспоминая Пир, мальчик частенько гадал, куда же все-таки запропастилась звезда; и невдомек ему было, что звезда в нем, что она затаилась в ожидании назначенного срока.

* * *

  Зима миновала, а за ней прошла и весна, и наступил июнь с его длинными днями и совсем короткими, мимолетными ночами. В свой день рождения — ему исполнилось десять лет — сын кузнеца проснулся до зари. Спать не хотелось. Он выглянул в окошко: на дворе было как-то по-особенному тихо, все словно замерло в ожидании чего-то, что должно было вот-вот произойти. Чуть погодя задул ветерок, напоенный ароматами трав, едва слышно зашелестела листва на деревьях. Занялся рассвет, издалека донеслись птичьи трели, и над окоемом взошло солнце; чем выше поднималось светило, тем громче становились трели, они подступали все ближе — и вдруг нахлынули морской волной, накатили на двор и сад и умчались дальше, на запад.

   — Как в Волшебной Стране, — проговорил мальчик. — Там все поют, и птицы, и люди.

   И тоже запел, высоким, чистым голосом, и песня эта была на незнакомом языке, а слова приходили сами, будто он где-то их услышал и, сам того не ведая, заучил наизусть. И в тот самый миг звезда сорвалась с его уст и упала бы наземь, не подставь он ладонь. Была она уже не тусклой, как прежде, а ослепительно яркой, точно вобрала в себя солнечный свет. Внезапно она шевельнулась, затрепетала и приподнялась над ладонью мальчика, словно собиралась взлететь. Поддавшись необъяснимому порыву, мальчик прижал ладонь к голове, и звезда будто прилипла к его лбу да так там и осталась, и с тех пор он многие годы носил ее на челе.

   Перемены, случившейся с ним, в деревне никто вроде бы и не заметил, словно и не было у него на челе никакой звезды. Казалось, никому и дела нет до того, что глаза мальчика лучатся серебристым сиянием, а голос его сделался необычайно звонким и певучим и год от года становился все чудеснее, и каждое слово, самое что ни на есть обыкновенное, оттого получалось своеобычным и звучало на особенный лад. Впрочем, до голоса-то его вуттонцам дело было, и они нарочно искали повода перемолвиться о том о сем с Кузнецовым сыном, лишь бы послушать, как он говорит; и только звезды на челе не видели — верно, не очень-то приглядывались.

   А годы шли, и мальчик вырос и превратился в мужчину, и скоро по всей округе его принялись расхваливать за умение и сноровку. Ремесло свое он унаследовал от отца; пока тот был жив, мальчика называли Кузнецовым Сыном, а со смертью старика стали величать Кузнецом. И все окрест сходились на том, что лучшего кузнеца не найти, сколько ни ищи, хоть обойди весь край, от Дальнего Истона до Западной Опушки. Народ к нему в кузню стекался отовсюду, и никому он не отказывал и трудился от зари до зари — ковал вилы да косы, плуги да лопаты, плотницкий инструмент да сковородки с кастрюлями, а еще петли и засовы, кочерги и ухваты, подковы и крючья, чтобы котлы над очагом вешать. И вещи эти, простые, обыденные, в хозяйстве нужные, получались у него на диво крепкими и по-своему изящными, и глазу приятными, и руке удобными, и служили они куда дольше прочих, сработанных другими кузнецами.

   А когда выдавался свободный часок, брался Кузнец за иную работу, чтоб потешиться своим умением. Яростно бил по наковальне молот, и рождались на свет затейливейшие поковки, с виду тонкие и легкие, точно лист древесный или цвет полевой; однако хранили они в себе суровую крепость металла и были прочнее железа. Всякий, кому случалось пройти мимо сработанных Кузнецом узорной решетки или ворот с причудливой вязью на створках, надолго замирал в изумлении, не в силах отвести взор; а войти в эти ворота было не так-то просто, ибо открывались они только перед хозяевами и никого чужого не пропускали. За такой работой Кузнец пел, и все, кому привелось очутиться поблизости, спешили к кузне послушать, как он поет.

* * *