Первая строфа опять-таки наглядно демонстрирует омерзительную дальновидность гоблинов. В упоминании факелов отчасти кроется причина того, что гоблины сочли «замечательно остроумным» план сжечь гномов прямо на деревьях. Пылающие деревья послужат не только идеальным средством мучительной смерти для их заклятых врагов, но также обеспечат достаточное освещение, дабы гоблины смогли упиваться этим зрелищем. Убить своих врагов – это хорошо, но для гоблинов подлинное «удовольствие» состоит в том, чтобы любоваться их мучениями. По сути, наслаждение будущими муками гномов является единственной темой второго – сладострастно подробного – куплета песни:
Запечь и подрумянить их, поджарить и прожарить! / Пока не вспыхнут бороды и не потускнеют глаза; / пока не запахнет горелым волосом и не лопнет кожа, / растопится жир, и почерневшие кости / будут лежать в золе / под небом! / Так умрут гномы / и осветят ночь для нашего удовольствия! / Йя-хэй! / Йя-харри-хэй! / Йя-хой!
Как и в предыдущей песне (четвертая глава), этот текст сосредоточен на сиюминутном восприятии. В первой песне гоблины начали с того, что описывали пленение гномов, и закончили предвкушением в третьем куплете ужаса и боли, которые неминуемо испытают пленники, обреченные на плен и муки. Точно так же первый куплет второй песни содержит описание примитивным и грубым языком огненного зрелища, которым любуются гоблины, а второй куплет переходит к ужасным страданиям, ожидающим пленников. Закончив первую песню, гоблины тотчас принялись радостно воплощать в жизнь «Хлещи, шлепай!» и «Вопи и скули!» из последнего куплета. В шестой главе они одновременно с заключительным «Йя-хой!» празднуют гибель в огне своих врагов, поджигая первое дерево.
Отметим также, насколько остро и разнообразно наслаждаются гоблины неизбежной ужасной гибелью пленников. Они смакуют отвратительные детали, которые им предстоит не только увидеть (вспыхнут бороды, потускнеют глаза), но также услышать (лопнет кожа) и почуять (запахнет горелым волосом, растопится жир). Все чувства гоблинов объединяются в этом омерзительно-ликующем предвкушении.
Собственно говоря, в последних двух песнях гоблинов просматривается уродливая параллель с тем отношением, которое выказали путникам эльфы Ривенделла. Эльфы поют нехитрую песенку, исполненную смеха и детского наслаждения красотой и живым миром, чувственного удовольствия, которое доставляют текущая река и выпекающийся хлеб. Песни гоблинов точно так же исполнены смеха и безыскусного наслаждения, так же изобилуют чувственным восприятием. Эльфы, как позднее назовет их рассказчик, Добрый Народ, их любовь и радость чисты и безграничны. Гоблины – очень, очень злые, и, соответственно, их жестокость и злоба так же цельны и бьют через край. Эльфы приветствуют жизнь, а гоблины – смерть, причем с пугающе похожим воодушевлением. Я уже говорил в главе четвертой, что гоблины, по сути, практически точная противоположность эльфам, и наиболее полно этот принцип проиллюстрирован именно в песнях. Бильбо встретит в пути немало диковинных и страшных существ, однако ни одно из них не сможет превзойти гоблинов в нравственной порочности. Бильбо столкнется с врагами куда более опасными, но ни один из них не станет так бесхитростно наслаждаться болью и страданиями других. В ряду всех чудовищ, созданных фантазией Толкина, гоблины являются эталоном зла, с которым будут сравниваться все прочие злые твари.Дикие твари. Варги и орлы