Хочешь, я тебе Москву покажу?..

«Ничего! Ничего…» – успокаивал я себя, присаживаясь на лавочку возле дома, ещё не понимая, что же со мной случилось в эту ночь? Но подспудно, откуда-то из глубины, поднималась неосознанная мужская гордость: я был с настоящей женщиной, не во сне, а вот так, наяву, и она ласкала меня везде, горячо и жадно.

– Не кури ты эту гадость! – Маргарита спокойным голосом, вроде ничего не случилось, вытащила из моих губ мужицкую самокрутку, рассыпая искры, бросила наземь и затоптала. – На вот, цивильных покури, мужичок колхозный! – рядом захрустел целлофан, и в моих губах оказалась душистая сигарета.

Надо бы обидеться за мужичка колхозного, но в данный момент ничего подходящего на язык не прилипло. В потёмках чиркнула спичка, осветив лицо обидчицы, и я потянулся прикурить от ночной бабочки. Сигарета оказалась с ментолом, такой дефицитной, что у нас в раймаге её не достанешь. Свою сигарету прикурила и «обидчица».

– На! Держи! – она протянула мне полную пачку. – Твои будут! А то смолишь, как кочегар.

О недавнем, неожиданном, и на мой мальчишеский взгляд преступном, она как будто забыла. Да и было ли что? Мне тоже стало казаться, что всё примнилось моему порочному сознанию и я было хотел об этом её спросить, но она, глубоко затянувшись сигаретой, опередила меня:

– Ты никому не рассказывай, как я тебя целовала! Маленький ты ещё! Глупый! Вот я тебя и пожалела…

От глубокой затяжки лицо её, выхваченное из ночи, стало отстранённым от всего, что нас окружало, и совсем непохожим на ту полдневную королеву Марго какой она мне тогда представилась. Лицо чужой незнакомой женщины, рельефное, лисье какое-то, и пугающее отстранённостью.

Стало не по себе, и я, чтобы самоутвердиться и спугнуть видение, сказал, никого не имея в виду, грязное короткое слово, которым обычно оценивают мужики противоположный пол.

Резкая пощёчина обожгла лицо, и быстрая тень метнулась к дому.

Я торопливо ухватил её за руку:

– Ты что?! Это я колено в темноте о скамейку разбил. Больно, ужас! – мне пришлось, ковыляя и пристанывая, потянуть её обратно за собой на скамейку. – Дяди Миши чего-то нет… – чтобы перебить неприятную паузу, с притворным беспокойством протянул я. – Может, в доме спит?

– А вот это не твоего ума дело! Он спит там, где надо!

Короткое пламя на мгновение осветило её лицо, и маленький уголёк заплясал в воздухе.

В те годы мои ровесницы, да и девушки постарше, к сигаретам никакого интереса не проявляли. Поэтому меня неприятно удивило, что моя королева Марго, ко всему прочему, ещё и беспрестанно курит.

– А у вас в Москве все студентки курят?

От моего нелепого вопроса девушка, которая «ко всему прочему» ещё и курит, коротко хохотнула:

– А у вас – нет?

– Не знаю! У нас в Бондарях ни одна баба не курит. Курила одна цыганка чубук, так мы её чубучихой прозвали.

– Ну, ты совсем не дурашка, как я думала сначала, а дурак настоящий! – она ткнула уголёк сигареты в жестяную консервную банку, служившую пепельницей и, ухватив мою кепку-восьмиклинку за козырёк, натянула мне на глаза – и пропала в темноте.

Огорошенный, я сидел впотьмах до той поры, пока лунный свет стал тихо просачиваться сквозь решето ветвей и над лесом, по верхушкам деревьев, перебирая листья, порывистой ночной белкой пробежал лёгкий ветерок. Деревья спросонок залопотали. Наверное, приветствовали на своём древнем языке скорый рассвет. Стало так зябко и не прибрано на душе, что я снова полез на чердак, в надежде успокоиться под одеялом и заснуть.

Но только я закрыл глаза, как получил короткий, но внушительный толчок в бок.

Надо мной, широко расставив ноги, стоял дядя Миша, с ног до головы облитый солнечным светом:

– Вставай, проклятьем заклеймённый!

Я с недоумением сел на постели:

– Как, уже утро?

– Уже не утро, а уже – день! Спать ты, малый, горазд! Давай завтракать и – на крыло! У нас сегодня работы по горло. Вставай!

Вчерашнее ночное видение как рукой сняло. Ничего не помню!

На столе дымилась яичница с поджаренным крупно нарезанным салом. Косицы зелёного лука лежали рядом.

Быстро всполоснув лицо, я с такой жадностью накинулся на еду, что дядя Миша лёгким движением притормозил мою руку:

– Не гони! Ешь спокойно. Успеем, – и пошёл к машине.

Почему-то тётки Марьи не было видно, и непривычная пустота перед домом меня несколько озадачила. Всегда хлопотливая и общительная, она в это время давно была на ногах и вся при деле.

«Шаланда» наша, дрожа всем корпусом, нещадно чадила моторным маслом. Дядя Миша пробовал двигатель после вчерашнего ремонта. В кабине было жарко и смрадно. Я опустил стекло и высунул голову наружу. Березняк напротив дома лесника, насквозь пронизанный светом, был чист, словно промытая горница перед праздником Великой Троицы. Солнце уже входило в полную силу, весело забавляясь в кронах деревьев причудливой игрой света и тени.

Поехали…

А вот и наша делянка, по какому-то праву отданная Лёшке Лешему и нам на распил, как теперь говорят.

Дядя Миша поставил «шаланду» поперёк дороги, загораживая длинным кузовом сквозной проезд. Я сказал ему об этом.