Хочу ее (СИ)

А что в них тогда было? В этом бездонном небе я видела… себя. Точь-в-точь как сейчас. Когда он смотрит на меня, прижав пылающим от страсти животом к своему прессу. Этому твердому, непробиваемому, полностью доступному для меня прессу.

Мне снова захотелось.

Очень сильно. Было стыдно и нелепо. Но он победил. Он оттанцевал меня так, что от прошлой скромности во мне не оставалось ничего. Только секс — желание наброситься на зверя и сливаться с ним, пока он только может. А в случае с Артуром это равносильно вечности. Он просто бог. Нечто неземное. Я убедилась.

Но не могла. Все равно не могла это сделать. Хоть он и просил.

Он снова просил. И даже настаивал.

— Теперь ты выпьешь и скажешь. Вкус хорошего вина — он очень похож на вкус этого танца, — заглядывал он мне в глаза. Так хотел найти ответы. Артур не привык их искать — они сами были как на блюдце. Но со мной он не хотел так поступать — хотел добиться от меня взаимности. И честности. А честность во всем — это путь в один конец. И его трудно пережить. — Терпкий. В меру сладкий. Обжигающий рот, — говорил он, взяв меня за подбородок. — Согревающий язык. Заставляющий тело делать то, на что мы не способны в трезвом виде… Точно как и ты, Ульяна. — Артур нежно коснулся моих губ, будто пригубил спиртного. И это просто добивало. Последняя капля. Трясло мелкой дрожью. — Ты — мое вино. Хочу тебя пить постоянно, каждый день. Как бесконечный праздник.

— Я тоже, — выдохнула жаром. Повиснув у него на шее.

Ноги подгибались. Были как ватные.

Придется сказать. Мне придется это сказать. И я как в бреду.

Потому что понимаю, как это страшно. Артура это убьет.

Музыка утихла. Все закончилось. Он усадил меня за стол. Обновил бокал. И протянул снова мне.

Я смотрела на него и не брала. Только облизывала губы — пересохшие от нервов губы. А он терпеливо ждал, пока возьму бокал из рук.

— В чем причина, Ульяна? — нахмурился Артур.

Его голубые глаза потемнели. Так происходило перед взрывом.

Он хотел добиться правды. Такой простой, практически лежащей на поверхности.

Но в этом и была проблема. Спрячь все на виду — и никто не заметит. Даже не подумает искать. А зря.

— Неужели ты так ничего и не понял? — Я поставила бокал на стол. И отодвинула подальше от себя. Пить алкоголь я не буду. Ни сегодня, ни завтра. Ни через неделю. — Прости, Артур… Но я беременна.

9

Ульяна

Белоснежная фата — это символ чистоты и невинности.

Вот только я свою надела незаслуженно.

Эта история началась еще до того, как я познакомилась с Аксеновым. Еще до того, как решила выйти замуж по договоренности. Еще до того, как поняла, что несу под сердцем новую жизнь.

Но обо всем по порядку…

(До встречи с Артуром)

— Владлен Николаевич, можно войти?

Я постучалась в деканат, но в ответ тишина. В приемной было пусто, секретарь давно ушла домой. Начальник ее отпустил. Ведь сегодня сокращенный день, конец рабочей недели — как тут не поддаться искушению, не расслабиться раньше положенного часа?

Именно так подумал декан. Шептицкий. Отец моего парня, с которым я была вместе еще со школы.

— Да-да, конечно, — кивнул мне мужчина аристократичной внешности.

В приличном темно-синем костюме, с плотно затянутым галстуком красного цвета. Он снял лаконичные очки, которые были скорее для имиджа, чем для работы. Окинул меня взглядом, лишь похожим на взгляд педагога, и жестом руки пригласил в свой кабинет.

— Ничего, что врываюсь? — прокашлялась я.

Было неловко. Врожденная стеснительность дала про себя знать во всей красе. Я стеснялась собственного преподавателя. Конечно, он читал у меня раз в неделю. Но эти лекции были только для галочки. Шептицкий очень занятой человек, и поговаривали, что он связан с махинациями на высшем уровне. Что якобы он замешан в коррупционных схемах и роет под кресло ректора.

Впрочем, какая мне была разница? Чем меньше знаешь, тем крепче спишь.

Вот только спала я с его сыном. Пусть без полноценного секса, а только на уровне ласок, но все же… Это вносило некую напряженность в общение студентки с деканом.

— Ох… — хитро улыбнулся он, откинувшись на спинку кресла. Шикарного, обтянутого черной мягкой кожей кресла руководителя. И пускай Шептицкий не был главным человеком универа — нет никаких сомнений, что это случится. Если не сейчас, то через год. Такие, как он, обязательно идут к успеху. При нем и опыт, и деньги. Безукоризненная репутация. Вот только это не значило, что он святой. Отец Никиты точно не святой, в этом я убедилась лично. — Любой мужчина будет рад такой компании, Ульяна. Дверь моего кабинета всегда открыта для тебя. Ты можешь не стучаться… Проходи. Смелее. Мне надо обсудить с тобой одну деталь.

— Что-то касаемо учебы?

— Можно и так сказать, — подмигивал Шептицкий, покачиваясь в кресле. — Присаживайся поудобней. Я тебя не обижу.

Эта фраза как-то сразу резанула слух. Если кто-то говорит, что не обидит, и этот кто-то — солидный мужчина при власти… Ничего хорошего не жди. Я уже тогда осознавала, что этот визит ничем хорошим не закончится. Подсознательно ждала подвоха. И посматривала на выход.