Хочу остаться собой

Иванов посмотрел на меня как-то грустно и начал задавать уточняющие вопросы. Где, как, чего, почему, сколько. Но тут я был спокоен, не зря же полгода готовился, запоминая детали.

Мучили мы друг друга до самого вечера. Наконец Иванов закрыл книжечку с вопросами и очень грустно сказал:

– Для меня вывод первый: вы очень хорошо приготовились к разговору. Вывод второй: вы не говорите правду и не собираетесь этого делать. Учитывая важность этого дела и ваш отказ от сотрудничества со следствием, вынужден изменить вам меру пресечения.

Он нажал кнопочку, и в комнате сразу появилась парочка амбалов. На меня надели наручники и увели в подвал здания. Там оказалась небольшая тюрьма. Мне досталась одиночная камера. Ночью, лежа в постели и разглядывая потолок, попытался подвести итоги. Внимание я привлек, и даже слишком. Теперь от меня ждут правду о необычных способностях. И поверят немного, только ВЫБИВ признания из меня. Мне тоже говорить правду бесполезно, никто не поверит. Дяденьки, научите меня земной магии! Дурдом, никто не поверит. Так что придется играть по общим правилам. Они будут меня мучить, а я буду врать. Потом потихоньку сдамся. Нудятина, конечно, но делать нечего.

Следующие дни шли по плану. Иванов задавал вопросы, я добросовестно отвечал. Единственным развлечением было считать, сколько раз Иванов задает одни и те же вопросы в разных вариациях. Когда счет перевалил за пять, стало откровенно скучно. Пришлось придумывать новое развлечение. Для начала я стал рассматривать окружение «тройным зрением». В комнате не оказалось ничего интересного. Единственное новое – что Иванов оказался совсем не Ивановым. Корочки лежали у него в нагрудном кармане и читались легко. Затем проверил окружающие комнаты, посмотрел, куда уходят кабели от видеокамер. Как я и предполагал, через одну от нашей была комната, битком набитая всякой аппаратурой. И там сидели несколько дядей и очень внимательно следили за нашими разговорами. Но интерес очень быстро угас. На пятый день и Иванов задавал вопросы как бы по инерции, и в смотровой сидел только один человек, и перерывы стали значительно дольше. В один из таких перерывов Иванов ушел в смотровую и стал пить кофе на пару с наблюдателем. Меня это заело, и я ляпнул:

– Капитан, вы бы и мне приказали принести кофе, а то ведь некрасиво, сами пьете, а обо мне не заботитесь!

Фраза вроде обычная, но бедный капитан чуть не подавился. С минуту они переглядывались с Ивановым, затем тот приготовил чашку кофе и принес мне. Принимая кофе, я развеселился:

– Что, моя шутка понравилась капитану? – и, не сдержавшись, заржал.

Но Иванов моего веселья не разделял, сидел с багровым лицом и сверлил взглядом.

– Как вы узнали звание и чем мы занимаемся?

– А чего тут узнавать? В организациях, подобной вашей, с меньшими званиями и не работают. Так что только капитану и могли доверить готовить кофе для полковника, а сейчас как раз время для чаекофепития. – Я, правда, звание подглядел в документах, но не говорить же об этом.

– Линк, почему вы веселитесь? У вас ведь расстрельные статьи, а вы ведете себя как в цирке.

– Вы мне опять не поверите, полковник, но в книжках пишут чистую правду про чистосердечное признание. Когда я понял, чем мне грозит вся эта история с золотом, я потерял покой и каждый день переживал в себе эти допросы. А сейчас я признался, и мне сразу стало легче!

Но мои слова полковника не убедили. Он нажал кнопочку, и в комнату тут же вошла парочка очень больших дядей.

– Ребята, этот господин почему-то считает, что у нас тут очень веселое место. Объясните ему реальное положение вещей.

Ребята намек поняли правильно. Меня подтащили к столу и приковали руки. А потом один из них мне врезал. Больно-то как! Хорошо хоть я успел поставить мягкую защиту, при которой тело остается податливым, но сила воздействия удара уменьшается раз в десять. Только вот для некоторых точек сила не очень-то и важна, главное точность. Когда я выполз из-под стола и снова уселся, полковник глядел на меня очень внимательно, но почти равнодушно.

– Ну как, продолжим разговор серьезно?

Не отвечая, я обернулся назад. Мордоворот, который меня ударил, улыбался моему виду.

– Хочешь еще повеселиться?

– Это я буду решать сам, а вот ты точно улыбаться уже не будешь, – и немного подправил ему кое-что в челюсти.

Не успел усесться прямо, как мне опять прилетело. На этот раз я поднимался гораздо дольше. Когда я выполз из-под стола, Иванов глядел очень внимательно, но почему-то за мою спину. Я невольно оглянулся. Мордоворот, которому я подправил челюсть, сидел в углу с мутными от боли глазами и, постанывая, прижимал руку к щеке. А что вы хотите? У него теперь от малейшего резкого движения будут зубы болеть. Бить он уже точно никого не будет, да и про секс придется забыть. Я понимаю, это его работа, но не люблю, когда улыбаются, причиняя боль другим. Быстренько вызвали врача, мордовороты ушли. Полковник снова глядел на меня без улыбки и очень пристально.

– Линк, как вы это сделали?

– Чего сделал?

– Ну, – полковник замялся, подбирая слова, – вывели из строя охранника.