Хочу проснуться, когда все закончится(СИ)

Мне сейчас не хотелось никуда идти. Головная боль возобновилась, создавая перед глазами густой туман.

Кое-как я дошел по бесконечно длинному коридору до кабинета и, постучав один раз, вошел, не дожидаясь приглашения, и почти рухнул в кресло перед главврачом.

Здесь было тихо и мало света.

- Как себя чувствуете, мистер Коллинз? - спросил он, и немного подался вперед, уставившись на меня прозрачно-голубыми глазами.

- Неплохо, но могло быть и лучше.

- Я Вас понимаю, но мы сделаем все возможное, чтобы Вы быстрее поправились, - он развернулся и достал из шкафа, стоящего у него за спиной, папку с красным ярлычком, положил перед собой и начал что-то писать, продолжая со мной разговаривать. - Сегодня придут из полиции, чтобы записать показания и заняться поиском тех, кто на вас напал. И еще нам с Вами нужно решить вопрос, кто пойдет на опознание.

Он отложил ручку и внимательно посмотрел на меня. В тусклом свете настольной лампы его лицо казалось болезненно-желтым и сливалось по цвету с воротом рубашки, выступавшим из-под белого халата.

- На какое еще опознание? - спросил я сдавленным голосом.

- На опознание мистера Хадсона.

У меня резко перехватило дыхание.

"Это какая-то ошибка. Как он смеет такое говорить? Сейчас я соберу все силы, встану и убью этого докторишку, который посмел такое сказать!" - все эти мысли беспорядочно носились по кругу в голове, а я, молча, смотрел на доктора Джеймсона, который спокойно ждал от меня ответа, поджав тонкие губы.

- Вы, наверное, что-то путаете. С Троем все в порядке. Всего лишь черепно-мозговая и небольшая рана. В смысле не всего лишь. Но он жив. А Вы, наверняка, его с кем-то перепутали.

- Мистер Коллинз, я главный врач этой больницы уже 20 лет, и за все это время я ни разу ничего не перепутал. Мне очень жаль... Но нам не удалось спасти Вашего друга. Рана оказалась слишком глубокой. С таким ножевым ранением выжить шансов почти нет. Мы сделали все, что могли.

С ножевым ранением, которое предназначалось мне.

В голове зашумело, заскрежетало, заскрипело. Я, молча, словно в бреду, смотрел на врача, который беззвучно открывал рот и продолжал что-то говорить.

Сейчас мне казалось, что я умер. Я не чувствовал свое тело и не понимал ничего, кроме того, что из-за меня умер Трой, не успев прожить и дня той счастливой жизни, о которой мечтал, и которую, наконец, получил.

И сейчас я бы все отдал, чтобы поменяться с ним местами.

Оставив все вопросы без ответа, я так и ушел в палату в сопровождении медсестры, которая сделала мне несколько уколов. Лишь после этого стало тише, и я смог написать Саймону: "Помоги умер Трой".

Он тут же перезвонил, задавая множество вопросов, суть которых я не мог уловить, назвав ему только адрес, где нахожусь.

Весь день прошел как в сильнейшем бреду. Сменялись лица, голоса, слова, уставшие глаза врачей. Весь день мне что-то кололи, и я стал чувствовать себя беспомощным. Боль усиливалась. Теперь ныло все мое тело, каждый сантиметр, покрытый синяками, к которому я даже не мог прикоснуться. Но эта боль - ничто по сравнению с той, что разрасталась внутри, как зараза, когда все больше приходило осознание, что Троя больше нет. Мне хотелось раздирать в кровь все свои раны на теле, чтобы заглушить то, что разрывало мое сердце. То, что снова убивало, но не давало умереть.

Несколько раз меня допрашивали полицейские. Но как бы я не пытался вспомнить тех, кто на нас напал, память, будто издеваясь надо мной, не давала этого сделать.

Одно я знал точно: то, что произошло, не было спонтанной дракой или попыткой ограбления. В этой потасовке мы ничего не потеряли. Ничего, кроме Троя...

Ко дню похорон, я написал официальный отказ от лечения. Оставаться один в больнице я больше не мог.

С Саймоном мы так и не виделись. На похороны пришли по отдельности, перекинувшись при встрече лишь чуть слышными "Привет". Я не находил слов, которыми можно было бы продолжить разговор. А он и не пытался их искать.

Он смотрел на меня обвиняющим взглядом. Его всегда гладко выбритое лицо покрылось черной щетиной, губы превратились в две тонкие напряженные полоски, а расслоившиеся тонкие пряди волос, свисали на лоб, прикрывая глаза.

Проститься с Троем, казалось, пришли не только жители нашего города. Собрались спортсмены и болельщики со всего округа. Я уже не различал людей. Все смешались в одну серую массу, облаченную в траур.

Я чувствовал себя виноватым, но даже скажи я хоть тысячу раз "извини", сейчас это слово останется таким же пустым, как и наши глаза.

Все вокруг было похоже на черно-белую фотографию. Пошел дождь. Острые капли, как иголки, безжалостно били по лицу, но этого, казалось, никто не замечает. Безмолвно вытирая слезы, все, не отрываясь, смотрели, как медленно в открытые ворота входит похоронная процессия. Как отец держит под руку обессилившую от горя жену и мать, так внезапно потерявшую единственного сына, с которым она не успела проститься. Которому не успела сказать все важные слова. Которого не смогла обнять в последний раз, перед тем, как навсегда остановилось его сердце.