Хочу тебя испортить

– Воу-воу, – слышу в голосе сводного братца смех. Перехватывая мои руки и с силой сжимая запястья, дает понять, что освободиться у меня не получится. – И чё мы так быстро сдулись, центурион? Ну? Самое время заорать: «Это Спарта!» и выкинуть очередную хрень. А лучше… Так и быть, дам тебе возможность свалить, если ты извинишься. У тебя минута.

– Центурионы не имеют никакого отношения к Спарте, – выдаю я голосом робота из электронной библиотеки. – Центурионы – это римская армия, а Спарта – город в Греции.

– Пофиг. Хватит умничать. Время пошло!

Умничать – это все, на что я сейчас способна в создавшейся ситуации. Выдавить из себя извинения мне не то чтобы стыдно. Просто… Если я сейчас это сделаю, Бойко посчитает себя победителем и продолжит творить все, что ему вздумается.

Сердце так и грохочет в груди, пытаясь выбить себе путь наружу. А кожу запястья жгут и раздражают чужие грубые руки. Я считала себя сильной, но по правде, прежде мне никогда не доводилось переживать столь агрессивный стресс.

– Я не стану извиняться, – сообщаю Бойко якобы спокойным и уверенным тоном. – Может, я погорячилась и выразилась недопустимым образом, но твоя вина значительнее и…

Договорить Кирилл мне не дает. В ужасе задыхаюсь, когда он выпускает мои запястья и… начинает стаскивать с меня платье.

– Что ты делаешь? – выпаливаю срывающимся голосом, как только удается возобновить речевую функцию.

Никогда раньше не обращала внимания, но, оказывается, прикосновения стоячего комнатного воздуха к голой коже можно ощутить физически. Он лижет прохладными языками сначала спину, а пару секунд спустя верх груди и живот. Ткань со скрипучим шорохом соскальзывает вниз по моим бедрам, и колючий воздух обволакивает уже их.

Руки Кирилла касаются моего тела всего лишь раз, когда он обворачивает предплечьем мою талию и, приподнимая, забирает из-под меня платье.

– Никогда не вмешивайся в мои дела. Не называй меня братом. И не смей, мать твою, при посторонних раскрывать в мою сторону рот, – жестко высекает он, тяжело дыша мне в лоб. – А лучше вообще, блядь, ко мне не подходи.

Выдав все это, чертов придурок выходит, прихватив с собой мое платье. Я же остаюсь в одном белье посреди затхлого чулана. В темноте и в компании такой же беспомощной и отчаянной, как и я сама, ярости.

Естественно, никто из той толпы не приходит. Не знаю, каким образом этот ублюдок зомбирует людей, но идти ему наперекор ни одна живая душа не решается. Я стучу в дверь, слышу постоянное движение по коридору, однако на мои просьбы принести мне какую-то одежду реакции не дожидаюсь.

В конце концов, приходится обшаривать в потемках чулан. И, слава Богу, я натыкаюсь на какой-то пыльный халат. Поколебавшись, надеваю его и, наконец, выбираюсь из заключения.

Половина пуговиц отсутствует, и полы белой тряпки приходится держать пальцами. Но хуже всего, что моего появления дожидается целая толпа. Включая чертового придурка – сводного брата! Он упирается спиной в стену, а перед ним в кольце его рук стоит какая-то девушка.

– Уф, какой прикид, личинка, – глумится Кирилл, пока я, едва сдерживая слезы унижения, прохожу мимо них. – Зачетная из тебя получилась медсестра.

– Я бы вдул, – прилетает с противоположной стороны коридора.

– Раскрой халатик!

Грубости сопровождают весь мой путь до конца коридора и выхода на лестничную клетку, но я так и не позволяю себе заплакать.

Пусть не думают, что сводному братцу удалось сломать меня. Я еще заставлю его поплатиться!

Глава 5

Эта чертова сводная сестра несовместима с жизнью.

© Кирилл Бойко

Переступив через порог парадной двери, сваливаю на пол сумку с формой. Делаю шаг в сторону и матом поминаю отца. Тачка в гараже, значит, интеллигент дома, а я слишком хорошо осведомлен, как его могут взбесить «разбросанные вещи».

Резко дергаю баул обратно на плечо и, перемахнув размашистым шагом гостиную, уже хватаюсь рукой за перила лестницы, как в спину прилетает приглушенный рев.

– Ты что, сукин ты сын, вытворяешь?

Медленно оборачиваясь, сталкиваюсь с перекошенной от ярости рожей «папочки».

От сукина сына слышу!

– Что не так? – подаю голос, хотя понимаю, что лучше бы мне молчать.

– Ты еще спрашиваешь? – орет громче. – Варвара мне все рассказала, мерзкий ты гаденыш! И не смей мне тут корчить святую невинность!

В моей груди будто турбина раскручивается.

Что, блядь? Рассказала? Тупая выскочка еще и стукачка?

Мелкая гнида.

– Что ты молчишь? Теперь молчишь? Отвечай за свои действия!

Мои собственные глаза заливает такая злоба, не сразу вижу, что «папочка» трясет передо мной сложенным вдвое ремнем.

Чё за хуйня, блядь? Вообще ополоумел старый осел?

– Отвечай, сказал! Как ты посмел это сделать, если я велел тебе относиться к ней, как к сестре?! – горланит так, что впору оглохнуть.

На хуй себе эту «сестру» натяни!

– Она лезла, куда не следует. Я ее проучил, – выдаю на контрасте чрезвычайно спокойным растянутым тоном.

– Что же она тебе сделала?

Еще я, блядь, тебе не докладывал!