Хочу тебя испортить

— Слушай, центурион, ты сцены не попутала? — надвигаюсь инстинктивно. Не собирался ведь к ней приближаться. Блядь, да я вообще не планировал к ней когда-либо подходить! Уперлась она мне… — Может, тебе табуретку подать? А то не вставляешь. Пищишь что-то, жонглируя словами, а будто из ямы. Дно называется, — выдыхаю, блядь, как Горыныч. Сам себя, черт возьми, удивляю. Когда так разогнался? И эта пучеглазая личинка вытягивается струной и таращится с таким видом, будто сейчас лопнет. Мне похрен, конечно. Добиваю, раз уж начал. — Днище, из которого тебе никогда не выбраться, сколько бы твоя мамочка не расчехляла ноги перед толстыми кошельками.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍А потом происходит то, что иначе, как сдвиг в солнечной системе, не назовешь. Эта инфузория со своей орбиты срывается и, замахиваясь на мою, хлещет меня ладонью по роже. Хлещет и тут же с ебучим сожалением одергивает руку.

— Я не хотела тебя бить… — шелестит рвано.

Только у меня уже забрало падает. Глаза кровью заливает, когда в мозг заторможенно прокрадывается осознание — она меня ударила. Она, блядь, меня ударила. Никому никогда не позволял. Хватало этой хрени дома, чтобы мне еще какая-либо бычка за забором морду чистила.

И дело не в том, что пол-академии это видели. Хотя и в этом тоже… Сам факт того, что это произошло. Я даже заговорить не могу.

— Ты сам виноват, но… — остаток ее тарабарщины до меня не доходит.

«Ты же сам виноват. Не надо было меня злить. Только не вздумай в больнице чесать какую-то ерунду… Ты меня понял? Скажешь, что упал. Ты сам виноват…»

Только шагаю к ней, кто-то из своих с разбегу на спину заскакивает. Не пытаюсь разобраться, кто, разворачиваю плечи и скидываю. Выпрямиться не успеваю, налетает второй. Шею в захват берет и коленями бока затискивает.

— Стой, мать твою… — узнаю голос Чары. — Выдохни. Выдохни. Продышись. Это же девчонка!

И что с того, что девчонка? Именно ее я и хочу убить!

— Выдыхай, Бойка. Выдыхай.

Внутри что-то и правда сокращается. Сворачивает обратно раздутые мышцы. Возвращает на место кости. Только кровь, будто ее стало слишком много для моего организма, чтобы уместиться, в ускоренном режиме гудит по венам.

С этой чертовой сводной сестрой взглядами встречаюсь до того, как окончательно в человеческое обличие возвращаюсь.

Сначала с той же злобой ее сканирую. А потом… Наши взгляды еще раз сливаются, и меня какой-то кривой разряд рубит. Искры из тела вместе с дурью высекает.

Происходит что-то необъяснимое.

Не знаю, что это и как работает, но я смотрю на эту чертову сводную сестру, тяжело дышу и почему-то взгляд оторвать не могу. В груди каждую секунду новая точка вспыхивает. Тянется по всему периметру, как спутанная километровая гирлянда, пока не распаляет этот удушающий жар по всему телу.

— Уходи, — отгоняет Любомирову кто-то из наших. — Уноси ноги, идиотка.

Но она стоит. Стоит и, мать ее, просто смотрит на меня.

Позже осознаю, что я на тот момент тоже прекращаю сопротивляться и тупо застываю без движения. Смотрю на нее. Смотрю, и она смотрит в ответ.

Когда кто-то пытается уволочь ее силой, отмахивается.

— Нет… Не трогайте меня… Оставьте…

В конечном итоге Филя ее на спину забрасывает и утаскивает в корпус. Как только они скрываются в дверях, скидываю Чару и с шумом тяну воздух. Упираясь ладонями в бедра, закусываю изнутри губы и яростно выдыхаю через нос. На новом подъеме грудь прям заламывает.

— Кира, котик… — мямлит под руку Довлатова.

— Съебись, — коротко бросаю я.

— Ты нормальный?

— Марина, съебись, — тихо повторяет Чара. — Не лезь сейчас.

— Да пошли вы! Оба!

По удаляющемуся стуку каблуков и затягивающейся тишине догадываюсь, что свалила. Но, если честно, меня это мало волнует. Все мысли занимает только эта долбанутая ракушка.

Если она до сих пор не поняла, с кем имеет дело, придется ей объяснить популярнее.

8

Что бы ты ни сделал, куда бы ни привез нас, я буду в восторге!

© Варя Любомирова

Проходят целые сутки, а я все еще не могу поверить в то, что сделала. Каким бы агрессором и провокатором ни был Кирилл, какие бы гнусные вещи он ни делал, что бы ни говорил… Я не имела права его бить.

Не могу себе этого простить.

Вспоминаю жгучие секунды и содрогаюсь. А прекратить их воспроизводить не могу. Взгляд его въелся в меня. Застрял во мне. Так дерет душу, дышать не могу. Нестерпимо. Хочется впиться в грудь ногтями и разодрать ее с этой стороны. Только вряд ли это даст путь кислороду.

Ну зачем я так сделала? Ну как я могла? Я? Я? Что на меня нашло?

За все свои восемнадцать лет мне ни разу не доводилось применять физическую силу против другого человека. Это противоправно и антигуманно относительно любого живого существа. Даже если это существо — невыносимый, жестокий, аморальный, придурковатый сводный брат!

Ух…

А тут еще… Эта ситуация с отчимом…